"Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввaкума, им самим написанное " - читать интересную книгу автора

ино бы и было с меня, о господе бозе и спасе нашем Исусе Христе! А затем
сколько Христос даст, только и жить. Полно тово, - и так далеко забрел. На
первое возвратимся.
Поехали из Даур, стало пищи скудать и с братиею бога помолили, и
Христос нам дал изубря, большова зверя, - тем и до Байкалова моря доплыли. У
моря русских людей наехала станица соболиная, рыбу промышляет; рады,
миленькие, нам, и с карбасом нас, с моря ухватя, далеко на гору несли
Терентьюшко с товарыщи; плачють, миленькие, глядя на нас, а мы на них.
Надавали пищи сколько нам надобно: осетров с сорок свежих перед меня
привезли, а сами говорят: "вот, батюшко, на твою часть бог в запоре[66] нам
дал, - возьми себе всю"! Я, поклонясь им и рыбу благословя, опять им велел
взять: "на што мне столько?" Погостя у них, и с нужду запасцу взяв, лодку
починя и парус скропав, чрез море пошли. Погода окинула на море, и мы гребми
перегреблись: не больно о том месте широко, - или со сто, или с осмьдесят
верст. Егда к берегу пристали, востала буря ветреная, и на берегу насилу
место обрели от волн. Около ево горы высокие, утесы каменные и зело
высоки, - двадцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде.
Наверху их полатки и повалуши,[67] врата и столпы, ограда каменная и
дворы, - все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, - больши романовскаго
луковицы, и сладок зело. Там же ростут и конопли богорасленныя,[68] а во
дворах травы красныя и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и
лебедей по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем - осетры, и таймени,[69]
стерледи, и омули,[70] и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а
нерпы[71] и зайцы великия в нем: во окиане море большом, живучи на Мезени,
таких не видал. А рыбы зело густо в нем: осетры и таймени жирни гораздо, -
нельзя жарить на сковороде: жир все будет. А все то у Христа тово-света
наделано для человеков, чтоб, успокояся, хвалу богу воздавал. А человек,
суете которой уподобится, дние его, яко сень, преходят; скачет, яко козел;
раздувается, яко пузырь; гневается, яко рысь; съесть хощет, яко змия; ржет
зря на чюжую красоту, яко жребя; лукавует, яко бес; насыщаяся довольно; без
правила спит; бога не молит; отлагает покаяние на старость и потом исчезает
и не вем, камо отходит: или во свет ли, или во тьму, - день судный коегождо
явит. Простите мя, аз согрешил паче всех человек.
Таже в русские грады приплыл и уразумел о церкви, яко ничто ж успевает,
но паче молва бывает. Опечаляся, сидя, рассуждаю: что сотворю? проповедаю ли
слово божие или скроюся где? Понеже жена и дети связали меня. И виде меня
печальна, протопопица моя приступи ко мне со опрятством[72] и рече ми: "что,
господине, опечалился еси?" Аз же ей подробну известих: "жена, что сотворю?
зима еретическая на дворе; говорить ли мне или молчать? - связали вы меня!"
Она же мне говорит: "господи помилуй! что ты, Петровичь, говоришь? Слыхала
я, - ты же читал, - апостольскую речь: "привязался еси жене, не ищи
разрешения; егда отрешишися, тогда не ищи жены". Аз тя и с детьми
благословляю: дерзай проповедати слово божие попрежнему, а о нас не тужи;
дондеже бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в молитвах
своих не забывай; силен Христос и нас не покинуть! Поди, поди в церковь,
Петровичь, - обличай блудню еретическую!" Я-су ей за то челом и, отрясше от
себя печальную слепоту, начах попрежнему слово божие проповедати и учити по
градом и везде, еще же и ересь никониянскую со дерзновением обличал.
В Енисейске зимовал и паки, лето плывше, в Тобольске зимовал. И до
Москвы едучи, по всем городам и селам, во церквах и на торгах кричал,