"Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввaкума, им самим написанное " - читать интересную книгу автора

бог, умягчил ниву сердца ея: прислала на утро сына среднева Ивана ко мне, -
со слезами просит прощения матери своей, ходя и кланяяся около печи моей. А
я лежу под берестом наг на печи, а протопопица в печи, а дети кое-где: в
дождь прилучилось, одежды не стало, а зимовье каплет, - всяко мотаемся. И я,
смиряя, приказываю ей: "вели матери прощения просить у Орефы колдуна". Потом
и больнова принесли, велела перед меня положить; и все плачют и кланяются.
Я-су встал, добыл в грязи патрахель[59] и масло священное нашел. Помоля бога
и покадя, младенца помазал маслом и крестом благословил. Робенок, дал бог, и
опять здоров стал, - с рукою и с ногою. Водою святою ево напоил и к матери
послал. Виждь, слышателю, покаяние матерне колику силу сотвори: душу свою
изврачевала и сына исцелила! Чему быть? - не сегодни кающихся есть бог! На
утро прислала нам рыбы да пирогов, а нам то, голодным, надобе. И с тех мест
помирилися. Выехав из Даур, умерла, миленькая, на Москве; я и погребал в
Вознесенском монастыре. Сведал то и сам Пашков про младенца, - она ему
сказала. Потом я к нему пришел. И он, поклоняся низенько мне, а сам говорит:
"спаси бог! отечески творишь, - не помнишь нашева зла". И в то время пищи
довольно прислал.
А опосле тово вскоре хотел меня пытать; слушай, за что. Отпускал он
сына своево Еремея в Мунгальское царство воевать, - казаков с ним 72
человека да иноземцов 20 человек, - и заставил иноземца шаманить, сиречь
гадать: удастлися им и с победою ли будут домой? Волхв же той мужик, близ
моего зимовья, привел барана живова в вечер и учал над ним волхвовать, вертя
ево много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и
плясать, и бесов призывать и, много кричав, о землю ударился, и пена изо рта
пошла. Беси давили ево, а он спрашивал их: "удастся ли поход?" И беси
сказали: "с победою великою и с богатством большим будете назад". И воеводы
ради, и все люди радуяся говорят: "богаты приедем!" Ох, душе моей тогда
горько и ныне не сладко! Пастырь худой погубил своя овцы, от горести забыл
реченное во Евангелии, егда Зеведеевичи на поселян жестоких советовали:
"Господи, хощеши ли, речеве, да огнь снидет с небесе и потребит их, яко же и
Илия сотвори. Обращжеся Исус и рече им: не веста, коего духа еста вы; сын бо
человеческий не прииде душ человеческих погубити, но спасти. И идоша во ину
весь". А я, окаянной, сделал не так. Во хлевине своей кричал с воплем ко
господу: "послушай мене, боже! послушай мене, царю небесный, свет, послушай
меня! да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроивши всем,
приложи им зла, господи, приложи, и погибель им наведи, да не сбудется
пророчество дьявольское!" И много тово было говорено. И втайне о том же бога
молил. Сказали ему, что я так молюсь, и он лишо излаял меня. Потом отпустил
с войском сына своего. Ночью поехали по звездам. В то время жаль мне их:
видит душа моя, что им побитым быть, а сам таки на них погибели молю. Иные,
приходя, прощаются ко мне; а я им говорю: "погибнете там!" Как поехали,
лошади под ними взоржали вдруг, и коровы тут взревели, и овцы и козы
заблеяли, и собаки взвыли, и сами иноземцы, что собаки, завыли; ужас на всех
напал. Еремей весть со слезами ко мне прислал: чтоб батюшко-государь
помолился за меня. И мне ево стало жаль. А се друг мне тайной был и страдал
за меня. Как меня кнутом отец ево бил, и стал разговаривать отцу, так со
шпагою погнался за ним. А как приехали после меня на другой порог, на Падун,
40 дощенников все прошли в ворота, а ево, Афонасьев, дощенник, - снасть
добрая была, и казаки все шесть сот промышляли о нем, а не могли взвести, -
взяла силу вода, паче же рещи, бог наказал! Стащило всех в воду людей, а