"Франсиско Аяла. Рассказ Мопассана ("История макак" #2)" - читать интересную книгу автора

мне стоит признавать это сейчас. Трудно поверить, но философ, наш бедный
Сократ, покорно воспринимает и принимает категоричные мнения своей могучей
Ксантиппы, которой, конечно же, хватает ума и проницательности подавать их в
удобоваримом виде даже теперь, когда, следуя намеченным курсом, она надежно
держит мужа под каблуком.
Однако вернемся к нашему рассказу - или, точнее, к рассказу Мопассана,
героем которого является Антунья и который я, возможно, когда-нибудь
отважусь воспроизвести, довольствуясь скромной ролью переписчика. Итак, к
делу! Хотя кто знает, может, случай покажется вам сущей безделицей,
недостойной столь пышного вступления.
Речь пойдет о ссоре, возникшей месяца полтора-два назад, между Антуньей
и Хосе Луисом Дураном, еще одним нашим старинным приятелем. Возможно, вы уже
тогда кое-что слышали об этом. Скандал разразился во время премьеры какой-то
дрянной вещицы, до сих пор не сошедшей со сцены Муниципального театра.
Происшествие не получило ни дальнейшего развития, ни широкой огласки
благодаря прежде всего мудрому поведению Хосе Луиса Дурана, добрейшей души
человека. Совершенно уверен: вам, молодые люди, трудно будет даже вообразить
себе, что нынешний Дуран, добродушный чиновник, прилежный посетитель премьер
и выставочных залов, скромный участник празднеств и вечеринок, на заре нашей
молодости являлся одним из самых, если не самым многообещающим дарованием и
наслаждался первыми лучами славы тем более уверенно и самозабвенно, что
увенчан был лаврами вовсе не за ранние произведения, как всегда
небезупречные, а вследствие загадочной веры окружающих в его великое
будущее. В большой степени авторитет, которым он сейчас пользуется, - эхо и
отсвет подававшей блестящие и неизвестно на чем основанные надежды
молодости, делавшей его чуть ли не соперником Антуньи на литературном
поприще. И если Антунье каким-то чудом удалось сохранить репутацию оракула,
то Дуран постепенно опускался, и вот теперь его чело окружает лишь неяркий
ореол уважения, вполне заслуженного моим приятелем, как человеком
приветливым, вежливым и в материальном отношении независимым. С тех самых,
теперь уже далеких, дней дружба между этими двумя людьми, так же как дружба
их обоих со мной, ничуть не ослабела и лишь приобрела большую утонченность
благодаря стараниям Дурана. Решительно отвергнув всяческую творческую
деятельность, но не утратив к ней тяги, он занял по отношению к нам позицию
своего рода скромного и заботливого мецената, приглашая нас на обеды и
прочие празднества к себе домой, не рассчитывая при этом на подобные знаки
внимания с нашей стороны. Ведь у Дурана есть удобный, на широкую ногу
обставленный дом, как и подобает занимающему высокий пост человеку, жена
которого к тому же пошла под венец не с пустыми руками. Если бы наше с
Антуньей положение не было также вполне приличным, каковым оно, к счастью, и
является, хотя, что касается меня, отличается известной скромностью (ничего
не поделаешь, таков удел даже весьма и весьма знаменитых писателей), то я не
сомневаюсь, что Дуран не преминул бы прийти к нам на помощь в случае любых
материальных затруднений. Более того: я подозреваю, только подозреваю, ибо
никто из них двоих, конечно же, не рассказывал мне об этом, но я готов руку
дать на отсечение, что Антунья получал от Дурана наряду с прочими знаками
внимания весьма существенную поддержку совсем иного характера, в коей я
никогда не нуждался благодаря моему монашескому существованию, посвященному
служению искусству и не обремененному никакими обязанностями, кроме весьма
небольших обязанностей пожилого холостяка. К Антунье жизнь, напротив,