"Франсиско Аяла. Рассказ Мопассана ("История макак" #2)" - читать интересную книгу автора

месть", то как же могут удовлетворить ревнивую гарпию скрытые от людских
глаз победы, если обидное превосходство мужа столь очевидно всем? Только
вытащив на свет божий грязное белье великого человека, размахивая его
кальсонами, на всех углах крича о его ничтожестве, найдет она утешение от
горького сознания чужого превосходства, основанного не на конкретных
заслугах, а на какой-то непонятной милости божией...
Вам, конечно же, все это неизвестно, но соседи супругов Антунья могут
подтвердить, как он неуклюже суетится, подобно ученой собачонке, торопясь
вызвать смех публики, прежде чем дрессировщица щелкнет кнутом. Да, друзья,
Антунья с наслаждением паясничает и вытворяет нелепейшие фокусы и строит из
себя рассеянного чудака философа, лишь бы успокоить уязвленное самолюбие
богини! Увы, напрасная жертва! Можно изображать шута и победить именно своим
шутовством. Клоунада будет свидетельствовать о торжестве разума, в котором
тоже можно обрести радость. Антунья, кажется) и вправду черпает тайное
удовольствие, и притом немалое, в своем унижении. Но здесь я предпочел бы
воздержаться от каких бы то ни было предположений. В подобных вопросах
опасно или по крайней мере легко ошибиться; да мне и не по душе копаться в
них.
Множество раз я, и не только я один, спрашивал себя и других, какого
черта зарывает Антунья в землю талант, данный ему богом. Весьма заманчиво
объяснить это крушением жизненных планов или свалить вину на новоявленную
Ксантиппу. Ясно одно - он не сдержал обещания, данного человечеству самим
фактом своего существования, не оправдал надежд, возлагавшихся на него в
молодости. Попусту расточают себя, говорим мы о распутниках. Но разве можно
представить худшее расточительство, чем бесцельное прозябание Антуньи,
который целыми днями считает мух, не предпринимает ровно ничего и ни к чему
не стремится, витая в полнейшей пустоте? По доброй воле Антунья не шевельнет
и пальцем; а поскольку вечный двигатель его разума не может бездействовать -
ах, вот бы выключить, остановить его, ни о чем не думать! - философ изобрел
и приспособил для личного пользования эзотерическую теорию, позволяющую ему
пренебречь мнением окружающих, смириться с заблуждением и глупостью, со
спокойной улыбкой сносить пошлости и хранить про себя свои идеи и суждения;
что в наше время думать опасно, ясно как божий день. Даже более того: я бы
сказал, само молчание таит в себе опасность. Не подлежит также сомнению,
что, стоит кому-нибудь свернуть с торной дороги, люди приходят в
беспокойство, поскольку такой смельчак сеет смятение и напрасно тревожит
неподвижную гладь их серого существования. Но имеет ли право мыслитель
прятать открывшуюся ему истину за малодушными мудрствованиями, замешенными
на ложном сострадании к ближним и на подлинном презрении к ним? Любая
истина, скрытая от людских глаз, запертая в четырех стенах, постепенно
увядает и в конце концов обращается в прах, как обращается в прах жизнь
скупца, спрятавшего свое золото от людей. Мои юные друзья, именно это и
произошло с великим Антуньей, да послужит он вам печальным примером. Делая
вид, будто принимает чуждую ему точку зрения, философ мало-помалу утратил
свой собственный взгляд на вещи (стоит ли оберегать этот взгляд, если никто
никогда о нем не узнает?). Постепенно оригинальное мышление Антуньи
становилось все примитивнее, а вскоре добровольно уступило место готовым
суждениям - или, будем до конца откровенными, суждениям, навязанным ему
супругой в свойственной ей властной и агрессивной манере. Да, друзья мои,
вот до какой крайности можно дойти; и, надеюсь, вы представляете себе, чего