"Франсиско Аяла. Из жизни обезьян ("История макак" #1)" - читать интересную книгу автора

говорить, ни что предпринять. А Роза, очаровательная, загадочная, далекая от
всего Роза, улыбалась, сохраняя полную невозмутимость и спокойствие. Просто
глазам не верилось...
И снова Абарка, достойный всяческого осуждения главный инспектор
администрации, поддался первому необузданному порыву: весь красный от гнева,
он занес кулак, грохнул по столу и сдавленным голосом произнес: "Ах, ты
такая!..." Он швырнул это оскорбление, как булыжник, в прекрасное лицо
нимфы. Онемев, мы ждали реакции... Все только что происшедшее скорее
напоминало жуткую галлюцинацию, но то, что случилось дальше... Не дрогнув и
не смутившись грязными словами этого мерзавца, дама подняла правую руку и
мягко, медленно, грациозно пошевелила средним пальцем, в то время как ее
левая рука, унизанная драгоценными камнями, покоилась на столе. Такого никто
не ожидал. Этот непристойный жест, в откровенности которого присутствовала
определенная доля изящества, в одну минуту разрушил представление,
сложившееся у нас за год о благородной, хотя несколько легкомысленной,
супруге господина Роберта.
И все же, более хладнокровно обсуждая впоследствии случившееся, мы не
могли не признать восхитительной меткости ответа. Разве могла Роза после
слов пьяного нахала дать более краткое и более убедительное подтверждение
тому, что минутой раньше сообщил in voce * управляющий перевозками о ее
истинном занятии? А тот - какая удивительная ловкость! - сумел избежать
худшего; всеобщее возмущение разрядилось холостым выстрелом, Роберт закончил
ужин, лично попрощавшись с каждым, начиная от губернатора и кончая самыми
низшими чинами, не исключая даже Руиса Абарки ("Ну же, Роза, господин
главный инспектор хочет поцеловать тебе руку, сейчас не пристало
сердиться"), и оставил нас в полной растерянности; сбившись в кучки и
стараясь перекричать друг друга, мы принялись обсуждать сенсацию, в то время
как парочка отправилась на борт корабля.
______________
* Во всеуслышание (лат.).


II

Да, откровение Роберта обрушилось на нас как удар, способный уложить
даже быка. Его потрясающая речь оглушила всех. В душе многих начинала зреть
досада на жестокую шутку, как зреет прыщ на теле; еще бы, ведь десерт,
который пришлось проглотить за ужином, костью застрял у нас в горле. Когда
на следующее утро миновало первое оцепенение и рассеялись винные пары,
отупляющие мозг, виденное и слышанное показалось людям просто невероятным;
мы ходили подавленные и жалкие, как побитые собаки. К вечеру намеки и
недомолвки сменились открытым обсуждением случившегося, и уж тогда каких
только удивительных вещей мы не наслушались! Но, как это ни странно (я
весьма опасался грубых эксцессов), ярость в адрес Розы, ту самую
необузданную ярость, которой накануне дал волю Руис Абарка, испытывали
отнюдь не все. Казалось, на голову этой женщины падут самые страшные
проклятия и оскорбления, но ничего подобного не произошло. Женское
вероломство, со вздохом признанное нами, не вызывало такого чувства
протеста, как злая шутка Роберта. А ведь негодяй, думали мы, сейчас
издевается и смеется над нами, причем смеется последним. Долгие месяцы все