"Стив Айлетт. Надувной доброволец" - читать интересную книгу авторанашел способ выразить, что человек должен не дергаться и принять все, что
ему предназначено. Я ударил его так сильно, что он забыл собственное имя и природу наших отношений, в результате я оказался голый и без копья в кармане в городе, о котором на картах даже не упоминается. Враждебные улицы, топорные лица, черпаки в канализаций, клювы в брюхе, повара с хлыстами и свински-вульгарное подглядывание в дымоходы. Я говорил им, что они на ложном пути, они загоготали и вымазали меня дегтем и соломой, жиром и водорослями, салом и маргарином, прощением и жалостью, и эдаким религиозным чувством очищения и прозрения, какое я не испытывал с детства. Мешки прогорклого очарования остались в дверях, и каждый знал, что это значит для тех, кто внутри - сопляки собрали его быстрее, чем почтальон успел бы сделать один заход, доставляя тюки в разборочный квартал старухе, которая съела бы их медленно, чавкая, но никогда бы не растолстела. Такой вариант жевательного предприятия в этом городище считается упертой херней. С легковоспламеняющимися предметами обращаются похожим образом, за исключением той массы, которую суют в глазные впадины тем, кто оставил их, а потом подобрал и сжег в печи, у которой все собираются, чтобы обогреться. Сами по себе легковоспламеняющиеся предметы идут в реку с прочим мусором. Мой первый урок на тему смерти был, когда заорал человек у меня под окнами на Войлочной Улице, и я побежал посмотреть - он там душил курицу, и когда я присмотрелся, обнаружил, что причина в том, что у курицы были черты лица этого мужика. Я заорал: "Ну и что, что вы похожи?" - а он так удивился, что убежал, но курицу унес с собой. Теперь, годы спустя, я понимаю, что курица на самом деле была всего лишь продолжением его тела, а он, впервые познав весь ужас такого положения, Но тогда я отреагировал, как сопляк-сосунок, коим и был. Не было порядка ни в моих мыслях, ни на моем лице, когда я вошел в казармы и оседлал сторожевого пса, приведя в возбуждение войска и спровоцировав волну ставок и оскорблений. Я слышал, один человек добавил выражение "святой" перед моим именем - а может, показалось. Надо сказать, это последнее, что мне было нужно во тьме, скажу я тебе. Иногда в те ранние дни собиралась ярмарка, полная сомнамбулических клоунов, и пожирающих бороду мужиков, и горячих дамочек, флиртующих с собаками и избивающих работников. Один из этих клоунов украл коня, пришлось в него дважды выстрелить, чтобы он притормозил. И был великан, которого подожгли дети. Когда он сгорел, от него остался беспорядочный скелет с плотской шкуркой и глазами тут и там - и удивительно, как быстро толпа потеряла интерес. Вокруг бесились языки пламени, как я уже говорил, и когда все закончилось, я думаю, каждый захотел выпить или убить. Заигрывать с опасностью, так это называли. Юркие собаки покинули место с виной, которую мы, человеческие существа, уже не способны испытывать. В сквере монахи в клетке вопили самыми пронзительными голосами, пока не убедились, что остались в одиночестве, и тогда ударились в азартные игры. Кто-нибудь должен был сделать что-нибудь практичное. Но я не стал прятаться. Это от тех монахов я узнал про моего первого прародителя, Гибби. Его помнили за то, что он разрубил топором таблицы средневекового ученого - и еще пытался подманить птиц с деревьев при помощи лука и стрелы. - Я заставлю их уважать меня, если поможет мне Бог, - сказал он |
|
|