"Стив Айлетт. Надувной доброволец" - читать интересную книгу автора

нашел способ выразить, что человек должен не дергаться и принять все, что
ему предназначено. Я ударил его так сильно, что он забыл собственное имя и
природу наших отношений, в результате я оказался голый и без копья в кармане
в городе, о котором на картах даже не упоминается. Враждебные улицы,
топорные лица, черпаки в канализаций, клювы в брюхе, повара с хлыстами и
свински-вульгарное подглядывание в дымоходы. Я говорил им, что они на ложном
пути, они загоготали и вымазали меня дегтем и соломой, жиром и водорослями,
салом и маргарином, прощением и жалостью, и эдаким религиозным чувством
очищения и прозрения, какое я не испытывал с детства.
Мешки прогорклого очарования остались в дверях, и каждый знал, что это
значит для тех, кто внутри - сопляки собрали его быстрее, чем почтальон
успел бы сделать один заход, доставляя тюки в разборочный квартал старухе,
которая съела бы их медленно, чавкая, но никогда бы не растолстела. Такой
вариант жевательного предприятия в этом городище считается упертой херней.
С легковоспламеняющимися предметами обращаются похожим образом, за
исключением той массы, которую суют в глазные впадины тем, кто оставил их, а
потом подобрал и сжег в печи, у которой все собираются, чтобы обогреться.
Сами по себе легковоспламеняющиеся предметы идут в реку с прочим мусором.
Мой первый урок на тему смерти был, когда заорал человек у меня под
окнами на Войлочной Улице, и я побежал посмотреть - он там душил курицу, и
когда я присмотрелся, обнаружил, что причина в том, что у курицы были черты
лица этого мужика. Я заорал: "Ну и что, что вы похожи?" - а он так удивился,
что убежал, но курицу унес с собой.
Теперь, годы спустя, я понимаю, что курица на самом деле была всего
лишь продолжением его тела, а он, впервые познав весь ужас такого положения,
боролся против всего подобия, пытаясь избавиться от протуберанца.
Но тогда я отреагировал, как сопляк-сосунок, коим и был. Не было
порядка ни в моих мыслях, ни на моем лице, когда я вошел в казармы и оседлал
сторожевого пса, приведя в возбуждение войска и спровоцировав волну ставок и
оскорблений. Я слышал, один человек добавил выражение "святой" перед моим
именем - а может, показалось. Надо сказать, это последнее, что мне было
нужно во тьме, скажу я тебе.
Иногда в те ранние дни собиралась ярмарка, полная сомнамбулических
клоунов, и пожирающих бороду мужиков, и горячих дамочек, флиртующих с
собаками и избивающих работников. Один из этих клоунов украл коня, пришлось
в него дважды выстрелить, чтобы он притормозил.
И был великан, которого подожгли дети. Когда он сгорел, от него остался
беспорядочный скелет с плотской шкуркой и глазами тут и там - и удивительно,
как быстро толпа потеряла интерес. Вокруг бесились языки пламени, как я уже
говорил, и когда все закончилось, я думаю, каждый захотел выпить или убить.
Заигрывать с опасностью, так это называли.
Юркие собаки покинули место с виной, которую мы, человеческие существа,
уже не способны испытывать.
В сквере монахи в клетке вопили самыми пронзительными голосами, пока не
убедились, что остались в одиночестве, и тогда ударились в азартные игры.
Кто-нибудь должен был сделать что-нибудь практичное. Но я не стал прятаться.
Это от тех монахов я узнал про моего первого прародителя, Гибби. Его помнили
за то, что он разрубил топором таблицы средневекового ученого - и еще
пытался подманить птиц с деревьев при помощи лука и стрелы.
- Я заставлю их уважать меня, если поможет мне Бог, - сказал он