"Василий Ажаев. Вагон (Роман) " - читать интересную книгу автора

тебе - никто.
Проходит третий день. И четвертый. Ты не умер, не сошел с ума и ловишь
себя на устойчи-вом беспокойстве: не отморозить бы ноги. Топай, Митя,
прыгай, шевели пальцами и закутывай ноги одеялом соседа - слава богу, у него
их два. На станции никто не приходит к вагону: "Промыслов, с вещами!"
Заставляю себя жевать жесткий хлеб и сухую, хрустящую солью селедку, пить
чуть сладкий кипяток. Есть и пить, чтобы остаться живым! Твержу как
заклинание: не лежи, двигайся, не кисни, иначе загнешься.
С удивлением вижу, люди ожили, перестали чураться друг друга,
заговорили, в вагоне не смолкает шмелиное жужжание. Все делятся с соседями
горем, все жалуются, обсуждают свое: арест, допросы, приговор...
На какой же день я заметил, что в вагоне установился железный тюремный
быт?
Рано утром - на улице еще темно - с грохотом отъезжает в сторону
массивная дверь-стена, зычный голос провозглашает: "Поверка!" Все вскакивают
и строятся у своих нар в четыре шеренги. В вагон забираются начальник конвоя
и два бойца с винтовками в руках (чтоб ты не напал, не убил, не бежал!).
Начальник - молодой серьезный парень с кубарями - выкликает по списку, пока
все не ответят: "здесь", "есть" или "я". Потерь нет, побегов нет - конвой
удаляется. С ними уходят дежурные, они приносят уголь для печки, холодную
воду для умывания, кипяток и паек - хлеб, соленую рыбу и кусковой синеватый
сахар.
Начинается туалет с помощью кружки и параши: один поливает, другой
умывается. Прочие потребности положено справлять по ходу поезда.
Дежурные на глазах у всех обитателей вагона делят еду на равные части:
пайка хлеба, небольшой кусок рыбы и кусочек сахару. Один дежурный
отворачивается от хлеба и смотрит на нас, второй, указывая пальцем на пайку,
спрашивает: "Кому?" Первый отвечает: "Иванову".
Теперь можно завтракать. У кого ничего не взято с собой, тот
довольствуется выданным. Кое-кого родные снабдили консервами, салом, жесткой
колбасой. Надо поддерживать силы, надо питаться чем бог послал, и все едят,
все жуют, и я уже не отстаю от всех.
Завтрак кончается, и каждый занимается чем хочет. Кто постарше, так и
остается на своем месте, только принимает горизонтальное положение. Молодежь
толчется на пятачке между нарами - это называется "гулять в парке культуры".
Чаще всего затевается игра в "жучка".
Я не отстаю от других, тоже играю в "жучка", несмотря на тоску,
грызущую сердце.
Блатные у окна непрерывно дуются в карты. Результат выясняется в
течение дня: у кого-нибудь из нас что-то пропадает. Играя в карты, блатные
поют: "Не ходи ты вечером так поздно и воров за собой не води, не влюбляйся
ты в сердце блатное и жигана любить погоди". Набор блатных романсов
неисчерпаем, как неисчерпаемо желание исполнять их хором, с завыванием, с
присвистом и с надрывом. Иногда делаются перерывы, и тогда возникают
печальные песни, вроде "Степь да степь" или "Чому я нэ сокил...". Эти песни
заводит Петр Ващенко, высокого роста блон-дин с исхудалым лицом и белыми
бескровными губами; когда его серебряный тенор взвивается кверху, кажется,
кто-то схватил тебя рукой за сердце.
На больших остановках конвой дает нам газеты, которые сразу же идут на
курево. В обитате-лей вагона, интересующихся газетами по прямому назначению,