"Анатолий Азольский. Монахи (Роман)" - читать интересную книгу автора

скрываемый (от себя тоже!) страх - в каждом американце, втайне давно
осознавшем, что он - на чужой земле, все, что у него есть, принадлежит не
ему, а неизвестно кому, и неопределенность каждодневного бытия расшатывает
психику, гонит к бару, к бешеной езде на машине, к психиатру, - и все от
очевидного факта: нации - нет, нации-то нужна своя национальная территория,
та, которая песком, грязью, пылью впиталась в наследственность, которая
топталась лаптями, сапогами, ботфортами или голыми ступнями не одно
столетие, а семь или восемь веков, та, на которой нация объявилась внезапно
и так, что несмолкаемы споры о том, откуда вообще появились русские,
французы, немцы; эти же, американцы, обладают точной датой своего начала,
рождения - того самого дня, когда оборванцы высадились с "Мейфлауера", а
далее - смотри архивы иммиграционной службы. Нет нации - нет и территории,
поэтому и тщатся двести миллионов людей на континенте считать себя нацией,
пышно устраивают ежегодные праздники, поднимают флаги, на весь мир орут о
себе и строят, строят, строят - все новое и новое, стремительно придавая
земле обжитость, и производят, производят все больше и больше пищи, вещей,
машин - в таких количествах, в таком изобилии, что поневоле рождался вопрос:
да неужто для всего этого создан человек?..
Время текло, а ничего еще сказано не было; коротенькие замечания о
мальчишке на велосипеде с коробками пиццы за седлом, как бы нехотя
выдавленные фразы о племяннике мистера Одуловича... Но мальчишка вновь
напомнил ассистентке о семейных обязательствах, а племянник вообще погрузил
в тяжкие размышления о превратностях судьбы, которая с ним, племянником,
жестоко обошлась (автомобиль его врезался в фонарный столб, берцовая кость
до сих пор в гипсе, страховка оспорена). Спешка недопустима в разговорах
подобного рода, нельзя вторгаться на территорию чужого мозга без спросу,
"форд" модели 1970 года - не кабинет психоаналитика, машина - частная
собственность, священная и неприкосновенная, но и вовсе не обязательно
подныривать под полог чужого сознания, нет нужды врываться в него, сотрясая
обитателей ревом, ибо тут же утихомирятся распри волков с медведями,
бурундуков с енотами, и звери единой мощной стаей набросятся на пришельца.
Надо выжидать: злейший враг человека - он сам, раздираемый противоречиями,
снедаемый тайными страстями, изгрызаемый сомнениями; звери в нем уже
проснулись, уже встревожены и, поскольку врага внешнего нет, начинают видеть
его в соседях; еще немного - начнется тихая грызня, потасовка, исход которой
предрешен, потому что человеку надо жить - по крайней мере так, как сегодня,
но никак не хуже вчерашнего или завтрашнего дня...
Жалким зайчонком прятался в кустистых зарослях гражданский долг
ассистентки; последнее, что удалось ему, лопоухому, сделать, - это побудить
хозяйку храбро посопротивляться для виду.
- Простите, я забыла ваше имя... Мистер... эээ..
- Меня зовут так, как сказал я вам полтора часа назад!.. - И после
недолгой паузы: - Нас интересует один из ваших пациентов, - произнесено
было, и "нас" включило сидевшего рядом в некую организацию, которая могла
быть чем угодно, федеральным резервным банком хотя бы, но в любом случае
выше любого официального органа и с полномочиями, превышающими возможности
штата. - Того, кого я найду в картотеке... Они у вас в сумочке! - одернул он
ассистентку, когда зайчик пролепетал было что-то о ключах, уже почти ощущая
на себе тяжелую медвежью лапу...
Вдвоем поднялись на седьмой этаж, из шкафа извлеклись папки, через