"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

по базарным рядам, шла, расталкивая прохожих, по Большой Морской,
протискивалась во дворик комендатуры, стремительно неслась по палубам
крейсеров, и мысль везде находила нечто великое и забавное. Однажды в ряды
зрителей вперся хозяин Минной стенки капитан 2 ранга Барбаш. Хмуро оглядел
собравшихся любителей Мельпомены, мысленно прикинул, кого на гауптвахту, а
кого к себе на монолог, но, к удивлению и радости баржи, сел и воззрился на
Манцева, слушал внимательно, а Дюймовочке даже похлопал. Вероятно,
Дюймовочка была гениальной артисткой - театра одного гениального актера.
Под плеск забортной воды журчали в трюме разговоры о русском балагане, о
Петрушке, о скоморохах. Олег не мог слышать их, он тянул Дюймовочку в
ресторан, подкармливал ее, чтоб она не рассыпалась в пепел после
самосожжения на сцене. Забегали и к Векшиным в надежде на хлебосольство
Ритки. Фотографировали трехлетнюю дочь Степы - с разных позиций, в разных
занятиях: за столом, на ночном горшке, при поимке таракана. Девочку звали
Верой, так и родился фотомонтаж "Наша Вера", позднее выставленный в 61-й
каюте. Дюймовочка провожала Олега до барказа, холодный нос ее бездушно
касался его щеки. Стояли жаркие безветренные дни и ночи. В черной воде
отражались то ли звезды, то ли огни бухты. Вода была черным ковром с
вытканными желтыми лепестками, и барказ катился по ковру. Олег обычно на
банку не садился, стоял рядом с рулевым, ухватившись за поручни, и все
впитывал: и шорох вод, и потрескивание звезд, и всплески матросских
разговоров на баке.
Когда сигнальщики доложили вахтенному офицеру, - а вахтенным стоял
Олег Манцев, - что катер под флагом начальника штаба эскадры отошел от
Графской пристани, Олег стал наблюдать за "Ворошиловым". Сыграют
"захождение" или нет? Если да, то и Олегу следует вызывать горниста. Устав
обязывал приветствовать катер с начальником штаба эскадры, отдавать ему
честь, то есть играть на горне "захождение", давать по трансляции команду
"стать к борту!". Но при условии, если расстояние до катера не превышало 3
кабельтовых. Если же превышало, то вахтенный офицер спускался на срез и с
площадки трапа приветствовал катер, прикладывая руку к фуражке, взглядом и
поворотом головы сопровождая высокое должностное лицо. Этот простенький
уставной обряд из-за условий Северной бухты и опасного нрава начальника
штаба усложнился и углубился до проблемы "быть или не быть?". 3 кабельтова
не отмерены флажками, не выставлены буями и вешками. И не так важны 3
кабельтова, как состояние духа и тела начальника штаба. Сыграно "захождение"
или не сыграно, 3 кабельтова или 3,5 кабельтова, но если адмиралу что-то не
понравится, катер опишет дугу, на малом ходу пройдет рядом с трапом, чтобы
узнать, кто на вахте, а затем развернется, подлетит к кораблю, приговор
будет изречен мегафоном и подтвержден растопыренными пальцами: "Десять суток
ареста при каюте!" Мысли начальника штаба эскадры настолько своенравны и
буйно-стихийны, что, к примеру, объявленный вахтенному "Кутузова" арест
означал на самом деле "предупреждение о неполном служебном соответствии"
помощнику командира "Нахимова". Старпомы, когда вахтенные докладывали о
наказании, обычно хватали телефонную трубку и обзванивали коллег,
допытываясь до истины. Какова она ни была, вахтенные арест не отбывали,
достаточно было и того, что их фамилию знает начальник штаба эскадры.
"Захождение" на "Ворошилове" не сыграли. А катер шел, прижимаясь к берегу
Корабельной стороны, в 4 кабельтовых от линкора, и явно направляясь не к
линкору. Олег стоял на площадке трапа, "поедая глазами" начальство. На