"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

неподвластный флоту? Мутная эта проблема, рассуждал он, забрасывая сводку в
сейф. Крепость. Фортификационное сооружение. В какие ворота бить тараном?
Какими мортирами обстреливать?
А решать надо. Потому что без него здесь ничто не решается. Рутинные
вопросы оставлены заместителю вместе с бумажными дрязгами, а все живое,
конкретное, умы будоражащее, слезами омываемое и потом пахнущее - ему.
Походя, со смешочками разбирался он в запутаннейших ситуациях, вынося
неожиданные и всех удовлетворяющие решения, от которых, если принюхаться,
так и попахивало дерзким неуважением к законам эскадры и флота. В 1770 году
русские корабли (ими командовал граф Алексей Орлов) дотла сожгли турецкий
флот в бухте у крепости Чесма. Ликование в России было полное. Императрица в
честь победы приказала выбить медаль. Выбили: объятый пламенем флот и
словечко "БЫЛ". Коротко, дерзко, великодержавно, пренебрежительно. И в самом
Долгушине (он это признавал) было что-то от ухмылки этой медали. Сказывалась
и профессия. Называя себя катерником, он подразумевал под этим не только
непригодность свою к службе на больших кораблях, но и выработанную катерами
манеру мышления, стиль действий. "Атака, ребята!.. Аппараты товсь!..
Аппараты пли!.." И стрекача в базу.
Нет, месяцами, годами биться над чем-то трудноразрешимым - это он не
умел и не любил.
Надо что-то делать - такая мысль мелькала по четвергам, когда читал он
сводку, скупо и выразительно рисовавшую увольнение в среду. Надо на что-то
решиться - думал он по понедельникам, после многих ЧП, какими отмечалось
увольнение в субботу и воскресенье. Крепость, настоящая крепость. Кому бы
поручить осаду ее?
Себя оставлял как бы в стороне.
Но тут случай в Мартыновой слободе. Скандальный, позорный,
отвратительный.
Произошло это в самом начале мая, на восьмом месяце службы в
Севастополе, в воскресенье. Здоровье отменное, настроение прекрасное, погода
чудесная. Иван Данилович Долгушин отправился в Стрелецкую бухту, в училище,
к бывшему подчиненному. Он встретил его случайно месяца три назад: у бывшего
подчиненного служба не пошла, капитаном 3 ранга сидел он на кафедре
торпедной стрельбы, "приборчик Обри не сработал" - так выразился бывший
командир звена, объясняя и чин, и скромную должность преподавателя, и
некоторую ограниченность в желаниях. "Устройство, держащее торпеду на
заданном курсе", - растолковал он Люсе смысл выражения, и Люся мгновенно
поняла. Молодец, дочура!
Тогда, при встрече, Долгушин пригласил его к себе, но тот так и не
появился на проспекте Нахимова, в доме, где полно адмиралов. Приходилось
ехать самому, в штатском, с Люсей, на денек прикатившей из Симферополя, где
она училась в институте.
У преподавателя засиделись, благо тому имелась дополнительная причина:
повышение в звании и скорый перевод в Бакинское училище начальником кафедры.
Хотя Долгушин подстроил и повышение и перевод, тому и другому он бурно
порадовался. На огонек заскочил сослуживец преподавателя, тоже
преподаватель, с кафедры военно-морской тактики, капитан-лейтенант, парень
чрезвычайно умный, ловкий, дерзкий, умеющий работать на публику.
Притворился выпившим чуть-чуть сверх меры, прикинулся долдоном, Долгушина,
конечно, он знал в лицо, но, будто обознавшись, принимал его за какого-то