"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

мичмана-лаборанта, покровительственно хлопал по плечу, называл "батей",
"марсофлотцем", улыбками давая Люсе понять, что все это спектакль, что он
прекрасно знает, кто ее отец, но раз им, молодым, представилась возможность
похохмить, так почему бы и не похохмить? Многих долдонов в форме плавсостава
встречал Долгушин, но такого обаятельного и дерзкого - впервые, да он ему
тем уже понравился, что расшевелил Люсю. Та ведь еще оправлялась после
смерти матери в Москве, еще в себя не пришла, и вот Люся смеялась, Люся
светлела... Спасибо тебе, долдон!
Ну, посмеялись, повспоминали, погрустили. Долдон укатил с Люсей на
машине Долгушина, преподаватель проводил гостя до такси, Долгушин проехал
немного и вышел. Постоял под небом, испытывая смирение и подавленность.
Звезды, обилие звезд, неиссякаемость звезд - и жизнь будто мимо тебя
несется, и звезды - как огни жизни, уходящей за горизонт. (Что только не
взбредет в голову после встречи с приятелем... И ощущение возраста,
отцовства: дочь-то уже взрослая, уже, пожалуй, там с долдоном, на проспекте
Нахимова, и благоразумнее всего не спешить домой...)
Поэтому-то он и сказал шоферу подвернувшегося такси, что в город надо
ехать не прямо, а через пригороды.
И уже по дороге к Мартыновой слободе попались навстречу выпившие
матросы.
Они шли цепочками, по обеим сторонам дороги, растянувшись так, словно
прочесывали местность, они будто высматривали что-то под ногами; они брели,
они шатались, кто успел - полез в такси, освобожденное Долгушиным,
остальные продолжали плестись - к пирсам Стрелецкой бухты, к барказам на
Минной стенке, к кораблям в Южной бухте. Долетали обрывки разговоров -
что-то о женщинах и опасения, что могут опоздать. (Было 22.30, через час
начиналась посадка на барказы.)
Иван Данилович стоял истукан истуканом. Столько рапортов, докладов,
сводок, рапортичек и донесений начитался, что представить себе - и увидеть
тем более! - пьяных матросов, не охваченных сводкою и вообще существующих
до сводки, не мог.
Раздался свист, матросы остановили грузовик, полезли в кузов. Иван
Данилович оторвал от земли ноги, пошел туда, откуда вытекали цепочки белых
форменок, - к домам слободы. Розовыми абажурами светились окна, кое-где
свет был уже вырублен, где-то на полную катушку ревела радиола, исполнялась
морская лирическая. "В небе синем закат догорал, шли обнявшись влюбленные
пары, а я сердце свое потерял на широком Приморском бульваре..."
Он глянул назад, подбежав к домам: полчища белых форменок расползались
по степи.
- Что здесь происходит? - заорал он во всю мощь своего голоса.
Из темноты выступил капитан с красной патрульной повязкой. Наметанное
ухо его в обладателе голоса опознало человека с правами коменданта города.
Четко и малопонятно капитан стал объяснять, и чем больше вникал в объяснения
Долгушин, тем в большее недоумение он приходил. Дома эти - общежития
строителей, женские общежития, вчера у женщин была получка, матросов в
общежитии полно, патрули не столько наблюдают за порядком, поскольку порядок
есть, сколько предупреждают матросов о скором окончании увольнения. - Так
предупреждайте! - А вы попробуйте... Вы попробуйте! Капитан произнес это
загадочно... Втянул носом воздух до дна легких, наполняясь решимостью.
Сказал, что солдаты, с которыми он вышел патрулировать, отправлены им