"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора Ночи он проводил на Воронцовой горе, в сухой баньке, куда студентка
Соня нанесла подушек из родительского дома. При ветре крышу баньки царапали ветки яблонь. Дверь так скрипела, что могла разбудить родителей. Олег пролезал в окошко и продергивал через него Соню. Она засыпала, а он до утра слушал шелест ветвей, отзванивание склянок в Южной бухте и еле еле слышное шевеление существа, называемого эскадрон. Она была внизу, в Южной бухте, она была за горой, и Северной бухте, она была всюду, и в Соне тоже, в этой курносой и картавящей женщине, полюбившей Олега внезапно и на веки вечные. Все забылось - и шинель, и стыд за стрельбу номер тринадцать, и глупое, невыполнимое обещание сделать батарею лучшей. Все свершится само собою, как эта любовь, как эта банька! Жизнь прекрасна и удивительна! В июле ко Дню ВМФ придет приказ о старшем лейтенанте, он умный, смелый, находчивый, поэтому что-то произойдет еще - и осенью направят его на новый эсминец, помощником, и кто мог подумать, что так великолепно пойдет служба у курсанта Манцева! Ни вдоха, ни выдоха рядом. Соня спала беззвучно и в момент, когда луна скрылась и оконце стало темным, Олег вдруг оглох и в него вошло чувство времени - застывшей секундой абсолютной тишины, мимо которой промчались куда-то вперед город, линкор, друзья его, оставшиеся живыми после того, как он умер в кромешной тишине и темноте. Это было странно, дико, как если бы на корабле дали ход и нос его стал рассекать волны, а корма продолжала бы держаться за бочку. Олег вскрикнул, стал в испуге целовать Соню, а Соня хрипло сказала, что устала. Как-то они ужинали в "Приморском", Олег сидел затылком ко входу и вынужден был оглянуться, потому что очень изменилось лицо Сони. Старший лейтенант, с тральщиков несомненно, физиономия обветренная, неразличимым взглядом, подсел к кому-то, чтоб спрятаться за спинами. Все было написано на честном и страдающем челе Сони. Она сказала плача, что всегда любила только его; Олега, а что было прошлой осенью, так это было прошлой осенью. - И я тебя люблю, - ласково успокоил ее Олег и добавил, модное словечко: - В таком разрезе. Он был слишком молод, чтоб ценить такие признания, и Соню забыл до того еще, как простился с нею утром. Уже цвели яблони, несколько шагов - и баньки не видать, Олег перемахнул через забор, отсалютовал танку на постаменте - первому танку, ворвавшемуся в Севастополь, - и невесело подумал: "Того бы, с тральщиков, посадить в танк... Или вместо танка..." В тех же невеселых думах ожидал он барказ на Угольной пристани. Линкор был рядом, в нескольких кабельтовых, покоился в воде непотопляемым утюгом. Однотипный ему утюг в Кронштадте прозвали "вокзалом" - за трансляцию неимоверной мощности. Про этот же говорили просто: "служу под кривой трубой", имея в виду скошенную первую трубу, след модернизации. Так что же такое придумать, чтоб батарея вырвалась в передовые? Манцев еще не вошел в каюту, а старшина батареи мичман Пилипчук доложил: уволенные вчера на берег матросы задержаны комендатурой, комдив приказал разобраться и наказать. - Три наряда им объявишь вечером... От моего имени. Можно бы размотать всю катушку, тридцать суток без берега дать. Но нет нужды. И не будет эффекта. На эскадре введено правило: увольнение - мера поощрения. Не уверен в матросе - имеешь право не увольнять его. И этим, |
|
|