"Анатолий Азольский. Афанасий (Производственный роман) " - читать интересную книгу автора

продолжения рода?
Всю неделю бесился Карасин. Овешникова благоразумно не появлялась, не
звонила, не показывалась. Дней через десять пригласила к себе. В кабинете
ее - кое-какие изменения, директор разрешил выгородить часть кабинета:
Овешниковой, чтоб не ходить в душ на другой этаж, сделали душевую кабину. К
приходу Карасина она, уже поплескавшись, переодевалась, давая наставления на
завтра (ее посылали в Ленинград); был слышен шорох белья, натягивание юбки,
и мужчина мог представить - почти зрительно, - что сейчас за ширмочкой
обнажено, то есть шел привычный Карасину сеанс умного дистанционного
охмурения; женщина, себя не показывая, крадучись подбиралась к рецепторам
восприятия, запускала весь механизм эротического воображения самца через
ассоциативные связи. Много раз стареющие актрисы возбуждали его (под улыбки
матери) этими паузами за ширмочкой - в ожидании момента, когда в прихожей
женщина облекается - с его помощью - в пальто или шубу, всегда источавшие
ароматы нижнего белья, и вслед за "До скорого, Валентина Васильевна..."
императивной скороговоркой произносится: "Я буду на вас обижена, мой друг,
если мой путь по крайней мере до метро не будет проходить в эскорте
настоящего мужчины..."
И эта, Овешникова, дождалась императива: Карасин пошел к двери, оттуда
бросив: "В письменном виде оставьте указания..."
Уехала на неделю, а Карасин подавленно бродил вдоль заводской стены в
поисках бреши, пролома, лазейки, и наилучшим выходом казалось: уволиться по
собственному желанию! Будут упрашивать, цепляться за штанины, умолять,
угрожать, сулить оклад повыше, взывать... К чему взывать? Не к долгу же
коммуниста! Гражданскую совесть приплетут, окаянные!
А бреши заводской стены заделывались, продырявленные панельные плиты
заменялись цельными, и колючая проволока натягивалась - все потому, что
смежные заводы приступали к выпуску того, чего ни в коем случае нельзя
выносить. Была в мусоре припрятана лесенка, которую приставишь - и ты там
уже, среди "вольняшек". Псы бегали с той стороны ограды. На глазах Афанасия
счастливчика, перемахнувшего через кирпичную кладку, едва не загрызли. Он
помог ему спрыгнуть вниз, побрел к себе. В кабинете отныне часто закрывался,
прислушивался, вскакивал вдруг, открывал дверь, по реву выпрямителей
определяя, что где произошло. Было давнее и незабываемое ощущение скорого
этапа: то ли в Красноярск на передопросы, то ли в столицу.
Вспоминалось: в канцелярии телефон еще не зазвонил, а кое-кому в бараке
уже известно, куда кого отправят, и тогда можно обзавестись сапогами или
телогрейкой того, кто пошкандыбает за новым сроком.
Предстояли какие-то перемены, предвиделись неожиданные перемещения, и
все чаще возникала мысль: а стоит ли покидать это не очень теплое, но уютное
место, на котором оставлены следы девочки, у которой нет фамилии. Все
документы, даже денежную ведомость уничтожила эта кобра Овешникова, в
профкоме выдрала листочек с записями о новой уборщице, в бюро комсомола
учинила погром эта стерва Юлия!
А Белкин - радовался. Его теории получили неопровержимые
доказательства. Овешникова медленно, но верно становилась Проскуриным. Ей,
конечно, далеко до предшественника, но на верном пути она!
Юлия Анисимовна вернулась и сразу дала понять, что только она -
единственная женщина и на этом заводе, и во всей столице. Она принесла ему в
кабинет подарок, вещь, о которой Карасин слышал, но ни разу не видел.