"Анатолий Азольский. Полковник Ростов" - читать интересную книгу автора

произнести сквозь зубы становящуюся сакраментальной фразу "Пора кончать
войну!" Не мог, потому что стал свидетелем обманного, как в Гамбурге,
получения котелка супа с той разницей, что получивший не высосал бурду, не
привел котелок в исходное состояние, вытерев его куском хлеба изнутри, а
затем тряпицей. Берлин, всегда жуликоватый и вульгарный, обман
усовершенствовал, возвел в ранг театрального действа, на сцене появился
пособник, за углом ему передавалась миска с только что полученным супом, тут
же заменяемая другой посудой, причем человек вновь пристраивался к очереди,
что-то из одежды поменяв, чтоб усыпить бдительность уполномоченного, зорко
наблюдавшего за раздачей пищи, и полицейского. Недалек час, когда на котел с
дымящимся варевом нападут бездомные, и не только насытятся, но и станут
продавать супы по ценам черного рынка, который уже образовался. О, Германия!
Кто спасет тебя от разгрома, от унижения, от..?
В холле "Адлона" - аромат торопливо надушенных женщин и хорошо одетых
мужчин, опрыскавших себя дорогими одеколонами. Легкий сквознячок: тихо
шелестят вентиляторы над головами, гардероб призывает посетителей забирать
плащи, шляпы и зонтики, как только сирены позовут в бомбоубежище. И
обследовав подвальное убежище это, Ростов удовлетворенно поднялся в холл:
там, внизу, обосновался филиал ресторана, продолжение его, но более
комфортабельное, располагающее к интимным переговорам избранных клиентов...
В Берлине выходили самые влиятельные газеты Германии, отсюда вещало
государственное радио, на всех картах название столицы Германии печаталось
крупными жирными буквами, но судьбоносные для нации приказы создавались
вдали от Берлина; истинным центром этого города стал "Адлон", здесь
обосновался духовный очаг Германии, ибо административные кварталы развалены
бомбами или давно сгорели; бывший дом фюрера отель "Кайзерхоф" разрушен в
ноябре прошлого года, чуть позже такая же участь постигла "Бристоль" и
"Эден".
Он прохаживался по холлу, курил, присматривался, выжидал - и будто
случайно натолкнулся на обер-кельнера, надзиравшего и за убежищем. Короткий
обмен извинениями, Ростов вспоминает, что общался с обер-кельнером два года
назад неоднократно (имя "Аннелора" так и не произнеслось, припряталось на
запас), у полковника появился некий интерес к обер-кельнеру, приглашенному в
угол посидеть рядом, кресла, знаете ли, предполагают к большей взаимности.
Обер-кельнер стоял, думал; рост - по плечу полковнику, волосы крашеные,
глаза выражают только то, что они могут видеть, не больше. Короткий вздох
означал согласие, полковник фон Ростов и обер-кельнер сели друг против
друга, в углу, время - 2 часа пополудни, время без бомб, время визитов
обязательно с цветами, берлинцы ими выражали несогласие с чем-то им
неведомым, вручают их ныне намеренно - назло кому-то или чему-то,
траурно-торжественные букеты попадают в семьи, где отцы, братья и сыновья
пока еще живы и здоровы; Ростов с этим ребячьим протестом знаком был по
Гамбургу и, когда вчера проезжал мимо магазина с цветами, не удивился толчее
у входа.
- Пора кончать войну! - вдруг вырвалось у Ростова. И обер-кельнер
соглашающе кивнул: да, пора, - не предложив, разумеется, способа, как войну
эту кончать. ("Да победой же, конечно!" - такую мысль выразила скорбная
гримаса...) И опять неясно: кто кого победить должен или обязан. Служивый
человек при самом респектабельном отеле Берлина глянул на полковника так
размыто, так неопределенно, что тот понял: перед ним - закаленный и умный