"Анатолий Азольский. Полковник Ростов" - читать интересную книгу автора

боец, слова лишнего не скажет, но если оно и вырвется, то цены слову этому
не будет. Он помнит всех, и Ростова помнит ("Да, как же, второй столик слева
от прохода и пятый в дальнем углу..."), он видит изнанку людей, которым надо
набивать желудки для исполнения обязанностей величественных, почетных,
решающих судьбы миллионов людей; как палеонтолог по зубу неизвестного
ископаемого достраивает полный скелет и наращивает на нем мясо, так и
обер-кельнер по обрывкам разговоров за столиками вычерчивает карту Европы,
поля сражений, двигает по ним полки и дивизии, неумолимо шагающие к братской
могиле; он догадывается о распрях в Ставке и ссорах в рейхсканцелярии; в
"Адлон" бегут те, кого фюрер призвал к себе, и по жующим за столиками легко
высчитывается повестка дня очередного совещания; людям надо жрать и пить, а
у вегетарианца Адольфа не накушаешься, за худосочными и анемичными
секретаршами и стенографистками не приволокнешься, только "Адлон" позволял
мужчинам в самом центре столицы рейха удовлетворять те низменные
потребности, которые-то и оказывались наивысшими. Проституция запрещена,
проститутки вроде бы исправляются в трудовых лагерях, торгующие собою
женщины переместились было на окраины, но в рабочих кварталах предложение не
встречает удовлетворительного спроса, а десанты шлюх поближе к особнякам
Грюневальда окружаются и блокируются полицией, и только подпольные бордели
доброго старого Берлина продолжают работать с благословения бдительного
полицай-президента. Через обер-кельнера проходили заказы на девиц, в буфете
они попивали кофе, позволяя себя рассматривать, оценивать, указывать время
приема. Женщины ценились, ой как ценились, поскольку многие, очень многие
берлинские мужчины вели кочевой образ жизни: квартиры или разрушены, или
переполнены родственниками, вот и приходится берлинцу хватать чемодан и
носиться по городу в поисках крыши над головой.
Полковник протянул оберу (так обычно называли обер-кельнера
разволнованные худым приемом именитые господа) поданный ему в "Адлоне" счет
за март 1943 года, поверх которого он, полковник, жирным черным карандашом,
подарком Аннелоры, увлекавшейся графическими миниатюрами, два часа назад
вывел цифры телефонного номера. Обер внимательно изучил счет, глянул, что на
обороте, взгляд его был вопросительным и обещающим. Полковник разъяснил суть
просьбы, несколько смущенной улыбкой признаваясь в том, что да, он грешен,
но кто не грешен? Ему тогда, в марте, захотелось скрасить скучноватую жизнь
фронтовика в отпуске, вот он и попросил официанта присмотреть ему "девицу из
тех, что крутятся рядом". Чисто мужское поручение было выполнено, девица
дала телефон, номер которого записан был на счете, но ряд обстоятельств...
- Понимаю... - обер согласился с такой версией. - Обстоятельства, о
которых вы говорите, мне известны: в тот вечер была воздушная тревога, самая
сильная бомбежка. (Ростов вспомнил: да, да, правильно, убитых было так
много, что какая-то газета целиком состояла из списка погибших.) Кстати,
официант этот погиб по дороге к дому в феврале нынешнего года.
Полковник знал об этом; в присланном списке убитым значится Иозеф
Хайнкер, отнюдь не тот, кого он искал; не этот убитый нужен, не Иозеф
Хайнкер, а разудалый бабник, среди подружек которого была быстрая и
сметливая девчушка Рената! Но пусть теперь сидящий напротив умница обер
развернет цепь ассоциаций, дополнит ее звеном "девчушка", притянет к нему
того, настоящего, официанта, попавшего в жернова тотальной войны и,
возможно, сгинувшего в ней, но не может обер не помнить девчушку, около трех
часов утра поджидавшую у служебного входа своего любимого! Все шашни своего