"Трецца Адзопарди. Укрытие " - читать интересную книгу автора

городу. Мэри наблюдает, как тает над долиной туман, замечает, как
крохотные точки вдали оживают и начинают шевелиться - отсюда они совсем
маленькие, а шуму производят на удивление много. Но ни одна не похожа
на фургон Клиффорда, да и звук у них другой. Она уже тыщу лет ждет.
Мэри кладет руку под подбородок и чувствует, как бьется пульс. Стоит
неподвижно, словно каменная, но считает отдающие в пальцы удары. Сотня,
другая, еще, еще, еще, и вот уже солнце стоит высоко над головой, и она
понимает, что он не появится. Мэри спускается с горы и отправляется
дальше, пешком.

~

Ее отец читает записку, которую она оставила. Швыряет бумажку в
огонь.
И хрен с тобой, говорит он пустому дому.

~

Вроде бы весна, а ветер пронизывающий, как в ноябре. Мэри кутается
в воротник пальто. Ее голые ноги побагровели от холода, щека онемела,
руки стынут. А внутри все кипит. Мэри хватает ртом воздух, и ее слова
несутся над долиной.
Ты - убожество, Клиффорд Тейлор! Подлый сукин сын!
Взмывает в небо стайка птиц, и наступает тягучая тишина. Мэри
чувствует, как стучит в висках кровь.
Не плачь, девочка, говорит она тихо. Не надо плакать.
Она присаживается у обочины на корточки и ищет в сумке перчатки,
находит одну и вспоминает, где вторая - в столовой на каминной полке.
Она снимала их, чтобы написать папе записку. Мэри открывает кошелек,
пересчитывает деньги, которые удалось накопить. Каждое утро по любой
погоде - в Пендерин, в "Шахтерское счастье". Расколешь лед в бочке с
водой, сунешь туда руки, а они от студеной воды совсем потрескались,
стали как куриные лапы: шутка ли, простоять всю зиму во дворе, чистя
картошку! А по вечерам! Мужчины с остекленевшим взглядом и провонявшие
дрожжами пялятся на нее, пока она наливает им в кружки пиво, только
пялятся - ни слова не проронят. И жар, жар от их припорошенных углем
глаз.
Все ради тебя, говорит она, потирая замерзшие руки. Сукин ты сын!
Мэри закидывает сумку на плечо и решает, что в Кардифф пойдет все
равно. Но деньги транжирить не собирается, даже на автобус: доходит,
стерев ноги в кровь и клокоча от злости, до главной дороги и поднимает
руку.

~

Все глубже и глубже. Сон, который, как мама думала, уже не придет
никогда, накрывает ее. Автобус трясется по Пэрейд, останавливается,
снова трогается, и звяканье колокольчика кондуктора, гул пьяных
разговоров вплетаются в ее сны.
Эй, ты! Я тебе, тебе!