"Семен Бабаевский. Сыновний бунт" - читать интересную книгу автора

имеется... Так почему же мы из года в год и ту светлую зарю не можем
повстречать, и вперед к победе не двигаемся, и никакого такого великого
перелома нема? Отчего, скажи?
- Значит, плохо работаете.
- Так все говорят... Значит, и ты ни шута не знаешь. Тогда я тебе
поясню, пахарь. Все наши болячки и горести от безводья. Тут даже твоих
коньков нечем вдоволь попоить. Слыхал, скоро на нас Кубань пойдет? Вот тогда
заживем!
Мысль старика Чухнова запала в душу. Вначале Иван Книга думал, что и в
самом деле всему виной было безводье. Реки нет, дожди перепадают редко, в
прудах вода пересыхает еще в мае. Но через год к журавлинским берегам пришла
кубанская вода, а бедность не отступила, не исчезла, и колхозы все так же не
сводили концы с концами. еще более опечалило Ивана Лукича то, что жизнь на
хуторах, да и в Журавлях, была замкнута, обособленна. Жили каждый для себя,
закрывщись в своей хате. К тому же председатели семи колхозов постоянно
ссорились друг с другом. Дело доходило до того, что один колхоз воровал у
другого сено или солому, а то и угонял либо корову, либо с десяток овец. Их
мирили и народный суд, и бюро райкома партии, а помирить никак не могли.
"Может, то зло таится не в безводье, а в них, в этих неразумных
председателях? - мучительно думал Иван Лукич. - Хозяева-то они никудышные, а
без хозяина, как это говорится, и хата в слезах..." Но председатели были не
вечны, их сменяли и заменяли другими, а колхозы по-прежнему были опутаны,
как сетями, все теми же нехватками и неполадками: к концу года опять не было
ни денег в банке, ни зерна в амбарах, ни кормов на фермах.
По весне, как только снег сползал с пригорков, гусеничные машины шумно
покидали Журавли. Ложились по раскисшей дороге рубчатые следы гусениц.
Мощный гул моторов будил степь. И вот уже крылато чернела пахота. Засевали
землю всю, до последнего клочка. Пошли теплые дожди, на неделю обложили
тучами небо. Зеленели, быстро поднимались всходы. Грело солнце так ласково,
как никогда оно еще не грело, и земля, принимая влагу и тепло, парила и
парила по утрам. На сердце было тоже тепло и радостно. "Ну, - думал Иван
Лукич, - хватит, отмучились! Теперь, после такой небесной благодати, посевы
попрут... Вырастут хлеба, и жизнь на хуторах малость приободрится". Но
приходила осень, пасмурная, дождливая, наступала и зима, катились по степи
вместе с шапками курая колючие и злые метели, и все повторялось сызнова...
В тот год, когда от него ушел сын, Иван Лукич и вовсе обозлился. Пил
чаще обычного, гармонь не выпускал из рук. Однажды, опохмелясь, он сел на
мотоцикл и укатил в степь. Стояла осень, пасмурная, холодная. Старик Корней
Чухнов только что привез воду и отпрягал быков. Иван Лукич поставил возле
брички мотоцикл, взял оторопевшего водовоза за грудки и усадил на дышло.
- Ну, дедусь, при чем тут безводье?
- Не дури, не хватай меня за грудки!
- Опять же на трудодни нечего делить?
- Нечего... А чего ты на меня, кобелюка, кидаешься? Я тебе воду
исправно подвожу. Чего тебе еще?
- Сядьте, Корней Онуфриевич, и отдохните. - Иван Лукич усадил
старика. - Так до каких же пор, дедусь, будет твориться в нашей жизни такая
чертовщина? Люди стараются, горбину гнут, а получать им нечего. Сколько
может продолжаться такой позор? Неужели так-таки и нельзя расквитаться с
бедностью?