"Сергей Геннадьевич Бабаян. Свадьба " - читать интересную книгу автора

духовном плане представлялся нам совершенно душераздирающим (раздирающим
души родителей и друзей, если последние у Тузова были) и глубоко (сейчас я
понимаю, как с нашей стороны это было бесстыдно, безжалостно)
заинтриговавшим нас мезальянсом...
Мы покурили, Славик накормил живущую на участке ручную ворону, девочки
наши подкрасились, - и поехали.
Через час с небольшим мы были уже в Подлескове. Цветы мы купили в
Химках - пять сливочно-белых, целомудренно не раскрывшихся роз для невесты.
Подарки на малознакомых (и добавлю: филистерских) свадьбах было принято
делать деньгами; по некотором размышлении - решающую роль здесь сыграло то,
что торжества имели быть на половине невесты (у Тузовых, кстати, была
четырехкомнатная квартира на Фрунзенской набережной и почти стометровая дача
в Н*), - мы определили уровень свадьбы ожидаемым уровнем брачующейся - и в
качестве подарка положили в два почтовых конверта по десять рублей.
Путь наш с платформы лежал к длинной унылой гряде желто-серых,
обрешеченных сизыми межпанельными швами, пятиэтажных хрущевского типа домов.
Вымощенная бетонными плитами уступчатая дорога была густо залеплена грязью
поднимавшегося на горизонте строительства. По обеим сторонам ее торчали
заросшие лохматой крапивой фундаменты разрушенных изб в окружении пониклых
фруктовых садов; уцелевшая, но уже мельчающая сирень и костлявый
редколистный шиповник кустились вдоль линии исчезнувшего забора. Канавы у
отбортованных грязью обочин были завалены строительным мусором и разной
житейской дрянью: обломками свай на ржавых костях арматуры, битым в труху
кирпичом, гниющими тряпками... На углу уже беспросветно затканного
подорожником переулка одиноко торчал островерхий домик колодца; дверца была
вырвана с петлями - мертво чернел как-то даже зримо сухой провал под
обмотанным рыжею цепью воротом. Кое-где на шестах висели скворечники: из
одного, ярко крашенного стойкой (а может быть, заново?...) зеленою краской,
выглядывала, крутя головой, какая-то долгоклювая птица... На одном из
участков, распаханном судорожными зигзагами в мокро блестящее месиво, стоял
под палящим солнцем растерзанный трактор - без стекол и дверец, с гнутой
трубой, врубившийся в кирпичный фундаментный столб заросшим грязью отвалом;
на водительском месте сидел некто красно-коричневый (голый по пояс), с
тряпично поникшей, багровой с просинью - цвета несвежей говядины -
головой...
На подъеме нас, задыхаясь, обогнал приземистый, рюкзачно набитый
автобус; в пыльные задние стекла равнодушно смотрели на нас усталые блеклые
лица. Автобус тяжко пополз к горизонту по растрескавшейся бетонногрязевой
полосе, а мы повернули налево: большак ветвился залитой свежим асфальтом
дорогой, с двух сторон от которой, метрах в трехстах впереди, начинались
одинаковые, как панельные бордюрные камни, пятиэтажки. Слева от них, до
побуревших под солнцем тополиных посадок вдоль насыпи железной дороги,
расстилалась истерзанная в клочья равнина, лишь чуть обзелененная чахлой
травой; справа - лениво постукивала каким-то одиноким, заработавшимся по
пятничному времени механизмом поднявшаяся чуть выше фундамента стройка...
- Какой ужас, - с чувством сказала Лика; у нее был тонкий, лишь
интонациями отличный от детского голос. - Я бы не смогла здесь жить.
- Гарлем, - сказала Зоя.
- Ну, а куда денешься, - сказал Славик.
Наги дом мы увидели издалека: у распахнутого настежь подъезда густо и