"Аркадий Бабченко. Аргун " - читать интересную книгу автора

Шепель тяжело и прерывисто дышит. Он в сознании, лицо его очень бледно.
- Жаль, - говорит он. - Жаль, что все так вышло. Ведь я же уже почти
доехал...
- Еще ничего не вышло, Шепель, - говорит Старый. - Слышишь, Шепель, еще
ничего не вышло! Сейчас мы отправим тебя в госпиталь, и все будет в порядке.
Что ты, Шепель, вот увидишь, еще ничего не вышло.
Старый бинтует и бинтует его, он извел уже несколько пакетов, но никак
не может остановить кровь. Она идет почти черная, густая. Это плохо. Шепель
больше ничего не говорит. Он лежит с закрытыми глазами и тяжело дышит.
- Сука! - орет Старый. - Сука, я убью его!
Бэтэр с ранеными уходит на Ханкалу. Старый вызвался в сопровождение.
- Сука... Самая несправедливая смерть за всю войну, - говорит Аркаша,
провожая взглядом пылящий бэтэр. - Столько пройти - и умереть здесь, в тылу,
от случайного выстрела. Сука...
Его кулаки сжимаются и разжимаются, на скулах играют желваки.
- Какая несправедливая смерть, - говорит он, глядя вслед уходящему
бэтэру.
Он повторяет:
- Как это все несправедливо...
В Ханкалу бэтэр с раненым Шепелем не пропускают. Он лежит на броне и
умирает, а какой-то дежурный лейтенант требует сказать пароль, иначе он не
может открыть шлагбаум в ночное время.
Старый пароля не знает. Тогда он начинает стрелять. Он поливает
трассерами над головами этой тыловой Ханкалы с кабельным телевидением и
стеклопакетами в гостинице и орет, и стреляет, и просит Шепеля потерпеть еще
немного.
Он все же сдает Шепеля в госпиталь.
Через несколько часов Шепель умирает.
Ему так и не смогли остановить кровь.
Из Ханкалы Старого не выпускают. Дела его незавидны - ему хотят
приписать пьяный дебош и собираются завести уголовное дело.
Мы навещаем его. Специально для этого мы напросились на мотолыгу с
больными, и пока Абдурахмановна сдает их в госпиталь, мы ищем кунг, в
котором сидит Старый.
Леха прав - Ханкала уже совсем другая. Тишина, как в колхозе. Солдаты
здесь ходят без оружия и в полный рост, не пригибаясь. В глазах нет ни
напряжения, ни страха.
Здесь уже давно глубокий тыл.
Мы ходим по Ханкале и зовем Старого. На нас смотрят - мы лишние здесь,
в этом тыловом городе, где все уже подчинено строгому армейскому распорядку.
Мимо строем проходит рота солдат - их ведут в столовую. У меня этот порядок
вызывает бешеную злобу.
Мы ходим по этому городу словно чумные и с ненавистью смотрим на
отъевшихся солдат. Если кто-то из них скажет нам хоть слово, или попытается
остановить нас, или арестовать, или что-нибудь еще, ей-Богу, мы будем
стрелять.
- Чертов крысятник, - ворчит Фикса. - Жируют тут на казенных харчах.
АГС бы сюда да пройтись очередью по всему этому бардаку. Ста-рый!
- Ста-рый! - вторю я Фиксе.
Наконец в зарешеченном слуховом окошке одного из КУНГов появляется