"Аркадий Бабченко. Аргун " - читать интересную книгу автора

небритая физиономия. Старый сидит не в зиндане - здесь часто бывают
журналисты, и поэтому зинданов в Ханкале нет, считается, что сажать солдата
в яму - издевательство, хотя, на мой взгляд, издевательство - совсем другое.
Вот бы вывезти журналистов в горы или к нам в Аргун, когда Лесин стрелял в
подвешенных на дыбе солдат, - была бы потеха! Тогда бы они узнали, что такое
настоящие издевательства, а то все "зиндан" да "зиндан". Мне кажется, им
просто нравится слово. Но чтобы не раздражать гражданских, начальство
расщедрилось и выделило под гауптвахту несколько штабных "бабочек". Тут
много таких кунгов - некоторые для наших солдат, другие для чеченцев. Один
из тех, что для чехов, называют "мессершмиттом" - какой-то весельчак
нарисовал на его черном боку белую фашистскую свастику. Говорят, по ночам из
"мессершмитта" раздаются истошные крики - наши следователи добиваются от
пленных боевиков признательных показаний. Это они умеют.
Старый сидит в кунге для наших. Это вполне приличное место, на полу там
накидано несколько матрасов, над головой есть крыша, тепло, сухо, чего еще
надо. Его даже не бьют.
Фикса дает часовому сигареты, и у нас есть несколько минут, чтобы
поговорить.
Окошко маленькое, и нам видно только половину его лица. Мы молча
улыбаемся друг другу, потом закуриваем. Я прикуриваю сигарету и для Старого,
залезаю на колесо и протягиваю ему. Часовой отворачивается. Мы курим, не
говоря ни слова. Не спрашивать же его, в самом деле, как он там живет и чем
его кормят. Да и какое это может иметь значение теперь.
- Санаторий, - невесело улыбается Старый. - Горный воздух, трехразовое
питание. Пинчеру здесь бы понравилось. Кормят не просто сечкой, а настоящей
едой - жратву приносят из офицерской столовой. Сегодня на обед были котлеты
с макаронами.
- Ого. Хорошо живешь, - говорит Фикса.
- Не жалуюсь.
Я смотрю на его зарешеченное лицо и тоже улыбаюсь. Я ни о чем не думаю,
мне просто приятно быть рядом с ним, приятно, что мы снова вместе. Я не могу
представить, как я поеду на дембель без него и как я буду жить потом, там, в
мирной жизни, без них всех - Старого, Фиксы, Игоря...
- Шепель умер, - говорит Фикса.
- Я знаю, - отвечает Старый. - Я найду того, кто убил его.
- Мы узнаем это, Старый. Я обещаю тебе.
- Не надо. Я сам. Это мое дело, понимаешь? Мое. Если я не найду его,
тогда и смерть Шепеля, и смерть Игоря, и Вазелина, и очкастого взводного -
их смерти перестанут иметь всякое значение, понимаешь? Получится, что они
умерли просто так, ни за что, понимаешь? Их можно было бы точно так же
безнаказанно убить по пьяни, и никто не будет нести за это никакой
ответственности. Если я не найду его, все эти смерти окажутся каким-то
страшным преступлением, понимаешь? Простым убийством. Ты понимаешь меня?
Он говорит абсолютно спокойно, лицо его ничуть не меняется и сохраняет
все то же выражение благодушия, как если бы он по-прежнему рассказывал о
котлетах на завтрак, но я знаю, что это не просто слова. Он найдет и убьет
этого человека.
Ценность человеческой жизни в нашем понимании не абсолютна, и жизнь
Шепеля для нас намного ценнее жизни пьяного обозника. Почему тот должен
жить, если Шепель умер? Почему этот человек, не испытавший на своей шкуре