"Аркадий Бабченко. Аргун " - читать интересную книгу автора

брызгает кровью. Комбат разжимает пальцы, и солдат со стоном стекает на
асфальт.
Второго комбат ударяет ногой в пах, тот валится на плац молча.
- Вы кому продавали патроны, пидоры? - кричит комбат, поочередно хватая
их за волосы и задирая распухшие лица, которые трясутся от ударов, как желе.
Он зажимает головы между коленями и бьет наотмашь, сверху вниз. - Кому?
Чехам? А ты убил хоть одного чеха, пидор, чтобы тащить им патроны? А? Ты
видел хоть одного? Может, ты, пидор, похоронки матерям писал? Смотри, вон
стоят солдаты, восемнадцатилетние пацаны, они уже видели смерть, они
смотрели ей в глаза, а ты, взрослое чмо, тащишь чехам патроны? Почему ты
должен жить и пить водку, полупидор, когда они умирали вместо тебя в горах?
А? Расстреляю, гондон!
Мы не смотрим на избиение. Нас били всегда, и мы давно уже привыкли к
таким сценам.
Мы не очень-то жалеем пэтэвэшников. Не надо было попадаться. Комбат
прав, они слишком мало пробыли на войне, чтобы продавать патроны. К тому же
эти новобранцы пока чужие в нашем батальоне, они еще не стали солдатами, не
стали одними из нас.
Больше всего в этой истории нас огорчает то, что теперь мы не сможем
пользоваться щелью в заборе.
- Придурки, - говорит Аркаша, - попалили щель. Сами попались и других
подставили. Вот и продали мы дырчик.
Он огорчен больше других. Теперь, чтобы удовлетворять свою страсть к
торговле, ему снова придется ходить на рынок, а это слишком опасно. Слишком
много народу, слишком мало места. Никогда не знаешь, вернешься ли назад.
Рынок - территория врага... Там можно ходить, только выдернув чеку и зажав
гранату в кулаке. Куда приятней было торговать около щели на своей
территории. Там мы сами могли выстрелить в затылок кому угодно.
- Да, - говорит Леха, - жалко щель. И дырчик жалко.
Комбат распаляется все больше. У него что-то с головой после гор,
пожалуй, он и вправду может забить этих двоих до смерти. Он лупит хрипящие
тела ногами, солдаты извиваются, как червяки, пытаются прикрыть живот,
почки. Связанные за спиной руки не дают им этого сделать, удары сыплются
один за другим.
Одному комбат попадает в горло, тот чавкает и больше не может дышать.
Он дергает ногами и пытается заглотнуть воздух, выпучив глаза.
От проходной за экзекуцией наблюдают остальные офицеры штаба. На столе
стоит бутылка водки, они опохмеляются. У них оплывшие лица, они пьют не
переставая уже третьи сутки. Лисицын встает из-за стола и присоединяется к
комбату. Какое-то время они молча молотят пэтэвэшников ногами, слышна только
их тяжелая одышка.
Мы стоим в строю.
Любое избиение лучше, чем дырка в голове, это мы уяснили давно. Слишком
много смертей уже было, чтобы мы могли обращать внимание на такие мелочи,
как чьи-то отбитые почки или сломанная челюсть. Но все же этих бьют слишком
уж сильно. Каждый из нас мог бы быть на их месте.
Наконец шакалы отваливаются от пэтэвэшников. Те хрипят в асфальт,
харкают кровью, пытаются перевернуться. Зампотех с Лисицыным ставят одного
на ноги, задирают ему руки и просовывают кисти в петлю. Потом натягивают
веревку, пока ноги подвешенного на несколько сантиметров не поднимаются над