"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора

превосходство над караулом. У них была власть, но не было воли. У нас же через
пару-тройку дней начинала появляться воля и здоровый пофигизм. Арест в армии
всегда повышает неофициальный статус солдата: Россия - страна сидевшая, армия у
нас живет по тем же законам, что и зона, и любая кича всегда только в плюс. В
авторитете не тот, кто соблюдает закон, а тот, кто его нарушает. Те же, кто
парился в одиночках, считались вообще чем-то вроде приблатненных. Их давили
сильнее, чем остальных, но только с одной целью - посмотреть, сколько они
выдержат, убедиться, что выдержат они всё, и тем самым еще раз подтвердить их
авторитет. Именно ломать задачи уже не ставилось. Во-вторых, многие из нас тоже
были далеко не ангелы, сидели за дело, и развести или надавить психологически
тоже умели. И в-третьих, многие из нас прошли то, что этим ребятам в
рафинированной московской армии и не снилось.
Но в этой уставщине оказался и огромный минус - сержантов не выводили на
работы. Работа для арестованного не наказание, как может показаться, а
привилегия. Свобода. На работы рвались - хоть куда, хоть на кухню помои таскать.
Потому что там можно было покурить.
Попить чайку. Потрепаться. Просто побыть без надзора. Ходить, не закладывая
руки за спину, и не тыкаться лицом в стену при каждом встречном. После камеры
пять на четыре кухня кажется дивизионным плацем.
Впрочем, пару раз на прогулку нас все же выводили. В тот самый обезьянник на
улице.
Все познается в сравнении. В первый день эта клетка показалась мне
концлагерем. Когда же нас вывели сюда примерно через неделю, то это был рай.
Ранняя осень, над головой синее небо, хоть и забранное вязаными прутьями, по
которым ходил часовой с автоматом, но мы не смотрели на подковки на его
кирзачах, мы вообще не замечали его, видели лишь небо, облака, свежесть. Ходили
по кругу, руки за спину, и дышали, дышали, дышали этой призрачностью свободы.
- Ладно: - Следователь убрал левое постановление о моем задержании в
портфель. Портфель был кожаным, времен Советского Союза, с двумя уродливыми
замками на широких ремнях.
Точно такой же портфель был и у моего отца. Он постоянно ходил с ним на
работу, хотя носить ему в портфеле было вроде бы нечего - отец работал на
секретном заводе и никаких документов брать с собой просто не мог. Он был
инженером, строил штанги-держатели для ракет.
Незадолго до смерти его повысили до главного инженера. Последним его
проектом была штанга-держатель для <Бурана>.
Но все на хрен развалилось, <Буран> поднялся в космос один раз, после чего
его оттащили в Парк Горького и устроили в нем пивняк.
Байконур оказался в другой стране. Все, кто работал на космос, вмиг
сделались нищими. Перспектив никаких. Отец запил и спился очень быстро - он и
умер от этого. Воровать или торговать он не смог. Даже и не пытался - не был
приспособлен к этому совершенно.
Все, что от него осталось, - это фотографии Байконура с огромным полем
красных маков перед стартовой площадкой, медаль за <Буран> с личной подписью
Михаила Горбачева да вкус маленьких казахских дынек, которые он каждый раз
привозил из командировки.
- Что мне теперь будет?
- Тюрьма тебе будет. Надолго.
В этой камере, где проводились допросы, ощущение работающей машины было как
никогда острым. В армии твоей судьбой распоряжаются десятки, даже сотни человек.