"Исаак Эммануилович Бабель. Конармия " - читать интересную книгу автора

пишешь, хрен с тобой?
- Описываю разные мысли согласно присяге, - ответил Хлебников и подал
военкому заявление о выходе из коммунистической партии большевиков.
"Коммунистическая партия, - было сказано в этом заявлении, - основана,
полагаю для радости и твердой правды без предела и должна также
осматриваться на малых. Теперь коснусь до белого жеребца, которого я отбил у
неимоверных по своей контре крестьян, имевший захудалый вид, и многие
товарищи беззастенчиво надсмехались над этим видом, но я имел силы выдержать
тот резкий смех, и, сжав зубы за общее дело, выходил жеребца до желаемой
перемены, потому я есть, товарищи, до серых коней охотник и положил на них
силы, в малом количестве оставшиеся мне от империалистической и гражданской
войны, и таковые жеребцы чувствуют мою руку, и я также могу чувствовать его
бессловесную нужду и что ему требуется, но несправедливая вороная кобылица
мне без надобности, я не могу ее чувствовать и не могу ее переносить, что
все товарищи могут подтвердить, как бы не дошло до беды. И вот партия не
может мне возворотить, согласно резолюции, мое кровное, то я не имею выхода
как писать это заявление со слезами, которые не подобают бойцу, но текут
бесперечь и секут сердце, засекая сердце в кровь..."
Вот это и еще много другого было написано в заявлении Хлебникова. Он
писал его целый день, и оно было очень длинно. Мы с военкомом бились над ним
с час и разобрали до конца.
- Вот и дурак, - сказал военком, разрывая бумагу, - приходи после
ужина, будешь иметь беседу со мной.
- Не надо мне твоей беседы, - ответил Хлебников, вздрагивая, - проиграл
ты меня, военком.
Он стоял, сложив руки по швам, дрожал, не сходя с места, и озирался по
сторонам, как будто примериваясь, по какой дороге бежать. Военком подошел к
нему вплотную, но не доглядел. Хлебников рванулся и побежал изо всех сил.
- Проиграл! - закричал он дико, влез на пень и стал обрывать на себе
куртку и царапать грудь.
- Бей, Савицкий, - закричал он, падая на землю, - бей враз!
Мы потащили его в палатку, казаки нам помогли. Мы вскипятили ему чай и
набили папирос. Он курил и все дрожал. И только к вечеру успокоился наш
командир. Он не заговаривал больше о сумасбродном своем заявлении, но через
неделю поехал в Ровно, освидетельствовался во врачебной комиссии и был
демобилизован как инвалид, имеющий шесть поранений.
Так лишились мы Хлебникова. Я был этим опечален, потому что Хлебников
был тихий человек, похожий на меня характером. У него одного в эскадроне был
самовар. В дни затишья мы пили с ним горячий чай. Нас потрясали одинаковые
страсти. Мы оба смотрели на мир, как на луг в мае, как на луг, по которому
ходят женщины и кони.


Конкин

Крошили мы шляхту по-за Белой Церковью. Крошили вдосталь, аж деревья
гнулись. Я с утра отметину получил, но выкомаривал ничего себе, подходяще.
Денек, помню, к вечеру пригибался. От комбрига я отбился, пролетариату всего
казачишек пяток за мной увязалось. Кругом в обнимку рубаются, как поп с
попадьей, юшка из меня помаленьку капает, конь мой передом мочится... Одним