"Исаак Бабель. Одесские рассказы" - читать интересную книгу автора

- Кузьма, - сказал я шепотом, - спаси нас...
И я подошел к дворнику, обнял его старую кривую спину с одним поднятым
плечом и увидел деда из-за этой спины. Шойл лежал в опилках с раздавленной
грудью, с вздернутой бородой, в грубых башмаках, одетых на босу ногу. Ноги
его, положенные врозь, были грязны, лиловы, мертвы. Кузьма хлопотал вокруг
них, он подвязал челюсти и все примеривался, чего бы ему еще сделать с
покойником. Он хлопотал, как будто у него в дому была обновка, и остыл,
только расчесав бороду мертвецу.
- Всех изматерил, - сказал он, улыбаясь, и оглянул труп с любовью, кабы
ему татары попались, он татар погнал бы, но тут русские подошли, и женщины с
ними, кацапки, кацапам людей прощать обидно, я кацапов знаю...
Дворник подсыпал покойнику опилок, сбросил плотницкий передник и взял
меня за руку.
- Идем к отцу, - пробормотал он, сжимая меня все крепче, - отец твой с
утра тебя ищет, как бы не помер...
И вместе с Кузьмой мы пошли к дому податного инспектора, где спрятались
мои родители, убежавшие от погрома.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Десяти лет от роду я полюбил женщину по имени Галина Аполлоновна.
Фамилия ее была Рубцова. Муж ее, офицер, уехал на японскую войну и вернулся
в октябре тысяча девятьсот пятого года. Он привез с собой много сундуков. В
этих сундуках были китайские вещи: ширмы, драгоценное оружие, всего тридцать
пудов. Кузьма говорил нам, что Рубцов купил эти вещи на деньги, которые он
нажил на военной службе в инженерном управлении Маньчжурской армии. Кроме
Кузьмы, другие люди говорили то же. Людям трудно было не судачить о
Рубцовых, потому что Рубцовы были счастливы. Дом их прилегал к нашему
владению, стеклянная их терраса захватывала часть нашей земли, но отец не
бранился с ними из-за этого. Рубцов, податной инспектор, слыл в нашем городе
справедливым человеком, он водил знакомство с евреями. И когда с японской
войны приехал офицер, сын старика, все мы увидели, как дружно и счастливо
они зажили. Галина Аполлоновна по целым дням держала мужа за руки. Она не
сводила с него глаз, потому что не видела мужа полтора года, но я ужасался
ее взгляда, отворачивался и трепетал. Я видел в них удивительную постыдную
жизнь всех людей на земле, я хотел заснуть необыкновенным сном, чтобы мне
забыть об этой жизни, превосходящей мечты. Галина Аполлоновна ходила,
бывало, по комнате с распущенной косой, в красных башмаках и китайском
халате. Под кружевами ее рубашки, вырезанной низко, видно было углубление и
начало белых, вздутых, отдавленных книзу грудей, а на халате розовыми
шелками вышиты были драконы, птицы, дуплистые деревья.
Весь день она слонялась с неясной улыбкой на мокрых губах и
наталкивалась на нераспакованные сундуки, на гимнастические лестницы,
разбросанные по полу. У Галины делались ссадины от этого, она подымала халат
выше колена и говорила мужу:
- Поцелуй ваву...
И офицер, сгибая длинные ноги, одетые в драгунские чикчиры, в шпоры, в
лайковые обтянутые сапоги, становился на грязный пол, и, улыбаясь, двигая
ногами и подползая на коленях, он целовал ушибленное место, то место, где
была пухлая складка от подвязки. Из моего окна я видел эти поцелуи. Они