"Исаак Бабель. Одесские рассказы" - читать интересную книгу автораинструмент, в городе иерусалимские дворяне конституцию получают. На Рыбной
бабелевского деда насмерть угостили. Он сказал это и легко пошел между клетками, как босой пахарь, идущий по меже. - Напрасно, - пробормотал Иван Никодимыч ему вслед, - напрасно, закричал он строже и стал собирать кроликов и павлина и сунул мне крюковских голубей за сорок копеек. Я спрятал их за пазуху и стал смотреть, как разбегаются люди с Охотницкой. Павлин на плече Ивана Никодимыча уходил последним. Он сидел, как солнце в сыром осеннем небе, он сидел, как сидит июль на розовом берегу реки, раскаленный июль в длинной холодной траве. На рынке никого уже не было, и выстрелы гремели неподалеку. Тогда я побежал к вокзалу, пересек сквер, сразу опрокинувшийся в моих глазах, и влетел в пустынный переулок, утоптанный желтой землей. В конце переулка на креслице с колесиками сидел безногий Макаренко, ездивший в креслице по городу и продававший папиросы с лотка. Мальчики с нашей улицы покупали у него папиросы, дети любили его, я бросился к нему в переулок. - Макаренко, - сказал я, задыхаясь от бега, и погладил плечо безногого, - не видал ты Шойла? Калека не ответил, грубое его лицо, составленное из красного жира, из кулаков, из железа, просвечивало. Он в волнении ерзал на креслице, жена его, Катюша, повернувшись ваточным задом, разбирала вещи, валявшиеся на земле. - Чего насчитала? - спросил безногий и двинулся от женщины всем корпусом, как будто ему наперед невыносим был ее ответ. - Камашей четырнадцать штук, - сказала Катюша, не разгибаясь, пододеяльников шесть, теперь чепцы рассчитываю... он рыдает, - видно, меня, Катерина, бог сыскал, что я за всех ответить должен... Люди полотно целыми штуками носят, у людей все, как у людей, а у нас чепцы... И в самом деле по переулку пробежала женщина с распалившимся красивым лицом. Она держала охапку фесок в одной руке и штуку сукна в другой. Счастливым отчаянным голосом сзывала она потерявшихся детей; шелковое платье и голубая кофта волочились за летящим ее телом, и она не слушала Макаренко, катившего за ней на кресле. Безногий не поспевал за ней, колеса его гремели, он изо всех сил вертел рычажки. - Мадамочка, - оглушительно кричал он, - где брали сарпинку, мадамочка? Но женщины с летящим платьем уже не было. Ей навстречу из-за угла выскочила вихлявая телега. Крестьянский парень стоял стоймя в телеге. - Куда люди побегли? - спросил парень и поднял красную вожжу над клячами, прыгавшими в хомутах. - Люди все на Соборной, - умоляюще сказал Макаренко, - там все люди, душа-человек; чего наберешь, - все мне тащи, все покупаю... Парень изогнулся над передком, хлестнул по пегим клячам. Лошади, как телята, прыгнули грязными своими крупами и пустились вскачь. Желтый переулок снова остался желт и пустынен; тогда безногий перевел на меня погасшие глаза. - Меня, што ль, бог сыскал, - сказал он безжизненно, - я вам, штоль, сын человеческий... И Макаренко протянул мне руку, запятнанную проказой. - Чего у тебя в торбе? - сказал он и взял мешок, согревший мое сердце. |
|
|