"Константин Сергеевич Бадигин. Чужие паруса" - читать интересную книгу автора

девушку, но вмешиваться в окладннковские дела боялся.
Услыхав краем уха разговор Лопатиных, он в сердцах про себя стал ругать
Аграфену Петровну.
"Ну и старуха, ведьма, - думал он, трясясь на жесткой спине кобылы. - А
дочка несмышленыш - "мамынька" да "мамынька". Такой бы мамыньке камень на
шею да в прорубь. Дите родное продает. Гадюка! И почему на свете так
устроено, - рассуждал он, - где любовь, там и напасть?"
Наташа радовалась, глядя на закиданный глубоким снегом лес, на белок,
скакавших с ветки на ветку, на всякую птицу... Все ее восхищало, все ей
было интересно, куда и зачем она едет, Наташа не знала, Аграфена Петровна
обманула ее, сказав, что дядя, старец Аристарх -нарядчик в выгорецких
скитах, - болен.
- Видать, перед смертью братец повидаться захотел, - с тяжким вздохом
говорила она, - годов-то много.
И Наталья, девушка с отзывчивым, добрым сердцем, не могла не согласиться
навестить старика; она даже обрадовалась.
"Уеду подальше от проклятого купца. Пройдет время, вернусь, а тут и
Ванюшка подоспеет", - думала она, собираясь в дорогу. О сватовстве
Окладникова мать обещала больше не вспоминать.
На крутом повороте санки разнесло и с размаху стукнуло о дерево. Аграфена
Петровна подала голос:
- Петька! Осторожней, дьявол, деревья считай, бока обломаешь... Верстов-то
много ли до заезжего?..
- Десятка два будет, а может, и поболе, да кто их мерил, версты-то!
Говорят, мерила их бабка клюкой да махнула рукой: быть-де так, - отшутился
ямщик.- Тпру, милые! - вдруг остановил он лошадей.
Спрыгнув со своей кобылки, Малыгин долго ходил по снегу. Он нагибался и
что-то рассматривал то в одном, то в другом месте, причмокивал губами и
качал головой.
- Беда, - подойдя к саням, сказал ямщик, - волки недавно здесь были. - Не
зная, что делать дальше, он старательно стал очищать кнутовищем валенки от
налипшего снега.
- Поезжай скорей, дурак, - сказала старуха, - опять время тянешь. Господи
царю небесный, и наградил же ты меня остолопом! Ну, чего ради ты на снегу
топчешься, бестолочь... Тьфу!
Малыгин обиделся.
- Да ты вот так, а другой, поди, и не эдак... - не находил он слов. - Твоя
воля, а мы тут, выходит, ни в чем не причинны. - Он нахлобучил шапку, для
чего-то снял и вновь надел обе рукавицы.
- Дурак, прямо дурак! Охота мне твою гугню слушать, бормочет невесть что.
Да поезжай ты бога ради! Тебе-то заботы много ли: расшарашил ноги да и
покрикивай на лошадок.
Ямщик не сказал больше ни слова, взобрался на гнедую кобылку, и Лопатины
снова тронулись в путь.
Незаметно кончился короткий зимний день. Наступил тихий вечер. Полная луна
выплыла из-за облаков, разливая всюду спокойный серебристый свет. Вековые
разлапистые ели, засыпанные сверкающим снегом, стояли неподвижно, словно
придавленные тяжестью. В лесу ни звука, ни движения. Даже глухарь, одиноко
сидевший на суку, нахохлившись, не шевельнулся, когда лошади пробегали под
ним, а ямщик чуть не зацепил его шапкой.