"Александр Бахвалов. Нежность к ревущему зверю ("Нежность к ревущему зверю" #1) " - читать интересную книгу автора

будучи курсантом, Лютров предпочитал пораньше ложиться спать, чтобы утром,
прогревая мотор ЛА-5, с упоением вслушиваться в его уверенный рокот. Все
звуки жизни были в нем. Он слышал преданность, послушание, силу, готовую
сделать для него главную чудо-работу: поднять в воздух, огласить небо
торжествующей песней полета. Что можно было сравнить с полнотой вот этого
ощущения жизни? Семейные радости?
Годы не оставили в памяти ничего более близкого, чем заснеженные,
залитые дождем, пышущие жаром аэродромы - уходящие за горизонт полосы
шершавого бетона. Лютрову случалось бывать едва ли не во всех крупных
городах страны, но, прежде чем вспомнить облик города, он вспоминал
аэродром. И не только он. Когда Санину говорили, что такой-то город красив и
гостеприимен, он привычно ронял:
- Хороший город. Знаю. Полоса два двести.
И уже затем принимался говорить, обстоятельно и со знанием дела, о
музеях, картинах, театрах...
Рядом с воспоминаниями об аэродромах жили, как лирические отступления
от главной стези жизни, картины охотничьих вылазок.
В Хабаровске знакомые ребята устроили им охоту в предгорьях
Сихотэ-Алиня. Охотник-удэгеец - маленький, тонкий, неутомимый, несмотря на
тяжелую болезнь почек, водил их по тайге в поисках Гималайского медведя...
Охотничьи домики в лесу, морозное ночное безмолвие, огромная золотая луна за
сказочными силуэтами деревьев, следы осторожных изюбров, тигра, дупло
старого тополя, припудренное желтой гнилостной пылью у отверстия, - след
дыхания спящего медведя. Астрахань... Неделя поздней осени, долгое
тарахтенье моторки по бесконечным протокам дельты Волги, тысячные утиные
стаи и укоризненные слова старого сердитого егеря:
- Ружьишко у тебя, парень, больно харчисто: гляди, в пыль утиц бьешь.
- Слышь, Лешка, - харчисто! Умеют говорить на Руси, а?.. - восхищался
Санин с такой горячностью, словно его одарили чем-то.

Есть потери, которые сильнее всего напоминают о времени, о прожитом.
Лютрову иногда казалось, что вся его "взрослая молодость" началась и
кончилась рядом с Сергеем, как с отъездом из родного городка кончилось
детство, с получением диплома летного училища - юность. Три месяца прошло
после похорон друга, а он все еще не обрел прежнего душевного равновесия.
Женатым, наверное, легче. Будь он женатым, ему, может быть, не стало бы так
тоскливо сегодня вечером одному в своей квартире на Молодежном проспекте, и
он не уехал бы на ночь глядя на этот аэродром, - в гостиницу, где живут
остальные члены экипажа. Нужно двигаться, не оставаться с самим собой
праздным, не копить усталость, лечить душу "терапией занятости", иначе
одолеет тоска... Умница Гай-Самари придумал ему эту командировку: полеты
через сутки, как правило, во второй половине дня, посадка ночью, аэродром
далеко от летной базы, от бесконечных пересудов о катастрофе, куда то и дело
примешивают то Боровского, то Юзефовича, один вид которого вызывает в
Лютрове глухое раздражение.

2

Дорога делает кокетливый поворот, изгибаясь в плоскости, как на треке,
и под светом фар проступает вздыбленный каркас моста. Боднув капотом,