"Александр Бахвалов. Нежность к ревущему зверю ("Нежность к ревущему зверю" #1) " - читать интересную книгу автора

стороне от остальных, словно смерть постигла одного из его родственников и
он имеет право быть первым среди скорбящих.
Кого-то ждали.
Стало совсем тихо, и только неприлично чирикали зазимовавшие под крышей
воробьи.
В этой настороженной, готовой многое вместить в себя тишине каждый в
тысячной толпе хотел видеть и слышать все. Тишина напрягалась, становилась
ненастоящей, фантастической из-за молчания стольких людей.
Не выдержав напряжения тишины, упала в обморок женщина. Над ней
склонились, кто-то побежал к выходу, за "скорой помощью". Как шелест листьев
под ветром, пролетел и смолк недолгий говор.
Люди на помосте расступились. Пришел начальник летной базы Савелий
Петрович Добротворский, невысокий, прямой, чуть полнее, чем следовало для
его роста.
Держа перед собой лист бумаги, пожилая женщина объявила о начале
митинга.


[Image003]


Речи были короткими. И в произносимых словах было меньше скорби, чем в
напряженном молчании людей.
- Слово предоставляется...
Едва возвышаясь над трибуной, заговорила девушка-клепальщица - тонкая,
бледная, с покрасневшими глазами. Срывающийся голос, набухшие слезами глаза
выдавали искренне растревоженную душу, растерянную, страдающую. Так и не
высказав рвущихся наружу слов, она разрыдалась и растрогала всех.
Последним поднялся на трибуну Добротворский.
Он говорил четко, короткими фразами, как у могил тех летчиков, которых
ему довелось хоронить на фронте, не стараясь ни приглушить, ни изменить свой
голос.
- Товарищи, умер Иосиф Виссарионович Сталин. Это тяжелая утрата. Мы
хороним человека, которому безгранично верили... В каждом из нас живы
воспоминания о 1941 годе. Я видел слезы на глазах героев, когда после
страшных слухов о падении Москвы мы на далеком участке фронта услышали его
речь перед войсками на Красной площади. Такое нельзя забыть...
После митинга летчики вернулись в комнату отдыха.
Когда стали расходиться, Лютров решил приземлить плохо поддающееся
обсуждению событие до привычной людям значимости.
- Куда же вы, братцы?.. Можно подумать, что вы не хотите выпить за
помин души Иосифа Виссарионовича?..
К словам трудно было придраться. Но у Юзефовича, невесть откуда и как
оказавшегося у Лютрова за спиной, было иное мнение.
- Как вы сказала?! Лютров опешил.
- Повторите, как вы сказали! И тем же тоном.
Это была хорошо интонированная экзекуция демагогией. Сколько в ней было
наглого самодовольства, острого наслаждения, внушающего страх, уличившего,
унижающего.
За несколько последующих мгновений на лице Лютрова сменилась вся гамма