"Григорий Яковлевич Бакланов. Был месяц май (про войну)" - читать интересную книгу автора

Я не мог на следующий день смотреть на поля. "Пеплом удобряли землю..."
Я все же не хотел верить в это. Я знал уже, как легко при желании вину
одного или нескольких переносят на всех. Но молчали все. И те, кто знал, и
те, кто догадывался, и даже те, кто не одобрял.
Мы спускались под гору, и разведчик, натягивая вожжи, придерживал
коней. Я лежал на сене, светило солнце, от разогревшихся коней пахло потом.
Сквозь ребра фуры бежали назад поля. На рыхлой, пепельно-серой земле,
молодой, чуть припыленный хлеб. Он сочно лоснился, набирая силу. И я не мог
смотреть на эту землю, на этот хлеб.
В голубом идиллическом небе Германии плыли чистые, сверкающей белизны
облака. Тени их невесомо скользили по земле. Мир и тишина. Но скольким людям
в наступившем мире предстояло воскрешать и заново хоронить убитых, а редким
счастливцам - встречать похороненных!
Мы въехали в улицу, развернулись у двора, и разведчик погнал коней
обратно - он торопился, - а я пошел к дому. Никого из моих ребят во дворе не
было, хозяева же, едва завидев меня, скрылись в коровнике и там быстро
шептались. Несколько раз оттуда взволнованно выглядывали. Что-то в мое
отсутствие произошло.
Я сел на лавку, вытянув ногу, которую больно было сгибать, хотел
закурить. Но на мне были синие галифе Яковенко, а я забыл переложить в них
свою зажигалку. Хозяин уже шел сюда. Я намочил палец и стал слюнявить
сцарапанный на боку ремень.
Хозяин был приветливей, чем всегда. Увидев в руках моих сигарету, сразу
же, но без торопливости, как доброму знакомому, поднес огонь прикурить.
После этого тоже сел на лавочку - мужчина с мужчиной.
Еще прикуривая, я заметил одним глазом, как пробежала в свинарник
хозяйка. Лицо у нее было гневное и вместе с тем испуганное, готовое к
унижению. Хозяин ничего этого не замечал. Он курил трубку, и солнце освещало
нас обоих на лавочке под окном. А тем временем к нам шел его сын с записной
книжкой и карандашом в руках. Он остановился передо мной, держа раскрытую
книжку перед глазами, прокашлялся, словно собираясь петь. Я смотрел на него
снизу. Когда он заговорил, плечи его опустились, шея от волнения вытянулась.
Он говорил быстро, до меня доходил только смысл отдельных немецких
слов. Но он настойчиво повторял снова и снова, и я разобрал наконец.
Оказывается, в мое отсутствие кто-то из разведчиков застрелил свинью.
- Еrschoss, еrschoss!* - повторял он, показывая, как это было сделано.
Через двор, блестя новой кожаной курткой, прошел враскачку Маргослин.
На разведку вышел, потому держался независимо. Мальчишка не видел его. С
пятнами волнения на лице он говорил:
- Это была хорошая свинья. Она имела тридцать килограммов веса и еще
могла расти. Но это уже были тридцать килограммов полноценного свиного мяса.
И каждый килограмм стоит...
Он уже несколько раз сказал "kоstеt"**. С детства я помнил это немецкое
слово. Тогда я знал стишок: "Gutеn Таg, Frau Меier! Was kоstеn diе Еiеr? -
Асht Рfennig. - Асht Рfennig? Dаs ist zu tеuеr..."***

* Застрелил, застрелил! (нем.)
** Стоит (нем.).
*** Добрый день, фрау Майер! Сколько стоят яйца? - Восемь пфеннигов. -
Восемь пфеннигов? Это слишком дорого... (нем.)