"Григорий Бакланов. Как я потерял первенство" - читать интересную книгу автора

А когда понял, о чем речь, рявкнул таким офицерским голосом, что меня
просто не стало.
Но еще раньше мы с моим школьным другом Димкой Мансуровым едва не
сделались летчиками. Это было на второй месяц войны, планировался особенно
ускоренный выпуск летного училища, и объявили новый набор. Мы пришли на
комиссию. Вот там мы впервые увидели симулянта. Посреди комнаты на крашеном
полу корчился голый человек. Вокруг него стояли четверо военных, ждали
спокойно и серьезно. Поверх гимнастерок на них были накинуты белые халаты,
неподвижно стоявшие хромовые сапоги их блестели, блестел на свету масляный
пол, и на нем в лучах солнца выгибалось мускулистое человеческое тело,
пятками доставая плеч.
Сейчас, когда с того дня прошло больше лет, чем мне тогда было, я
иногда сомневаюсь, был ли он симулянтом, тот человек? Но время было суровое,
и я отчетливо помню брезгливый страх, который, глядя на него, почувствовали
мы с Димкой.
В темной комнате я прошел за Димку комиссию по зрению. Но мускулы были
лучше у него. То есть даже не то что лучше, а если б не война, со мной бы,
видимо, и разговаривать не стали. Но тут особенно раздумывать не
приходилось, и врачи решили по-деревенски: была бы кость. А это как раз
было.
Помню, мы возвращались с комиссии, свысока глядя на все прочие
попадавшиеся нам навстречу рода войск. Мы уже видели себя летчиками и были
патриотами авиации. Но среди того, чему в 41-м году не суждено было
свершиться, не состоялся и выпуск училища в сверх-сверхускоренные сроки.
Позже, на фронте, я получил от Димки письмо. Он писал, что учится в
училище непробиваемых КВ. А я уже видел не однажды, как они горят. Наверное,
в форме танкиста Димка Мансуров, широкогрудый, весь крупный, с большими,
даже в мороз теплыми мужскими руками, был как бог. Добрый и грозный бог. Мне
больше уже никогда не пришлось видеть его и не придется: он сгорел в танке.
А мне суждено было стать артиллеристом, провоевать всю войну и остаться
живым.
На ту самую станцию, куда мы эвакуировались и о которой я уже говорил,
прибыл вырвавшийся из окружения артполк. Вернее, то, что осталось от него в
боях и что должно было образовать костяк будущего полка. Вскоре же начали
поступать с заводов новые пушки и тракторы, а во дворе военкомата уже
толпились новобранцы, во всем еще домашнем, но уже остриженные под шапками
наголо.
Я и теперь не понимаю, как пропустили меня к командиру полка, да еще в
тот момент, когда у него находился представитель, приехавший из Москвы.
Сильно худой от голода, в зимнем пальто, которое на мне повисло, я предстал
перед ними. По прошествии многих лет могу свидетельствовать с полной
объективностью: это было жалкое зрелище. Даже после, когда мне уже выдали
обмундирование и я в шинели, затянутый ремнем, в солдатских кирзовых сапогах
шел по улице, оглядывая себя в стеклах магазинов, пожилая женщина
остановилась и, глядя на меня, вдруг заплакала: "Господи, и таких уже
берут..."
Надо полагать, командир полка видел то, что ему предлагали, но тем не
менее он терпеливым тихим голосом расспрашивал меня:
- Вы буссоль знаете?
Представитель из Москвы, подполковник, в расстегнутом коротком белом