"Григорий Бакланов. Свет вечерний (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

хотелось идти, набегалась за день, ног под собой не чую. А в результате меня
же и осрамили при всех. Две продавщицы в белых халатах такие грубые! Где,
говорят, бутылка оливкового масла? Представляете, масло я утаила... Потом
заведующую привели, оказывается, оливковое масло совсем в других заказах.
Так хоть бы извинились! Вы уж не говорите ему, опять будет меня ругать.


I I


Стало известно, что в двухместном боксе напротив выписывают больного. И
сразу их палата на восемь коек зашевелилась, заволновалась, тайно друг от
друга бегали звонить куда-то, шептались с родственниками,возникли взаимные
подозрения. Не впервые видел Николай Иванович как, по сути дела, немного
нужно, чтобы разделить людей. Надо только, чтобы чего-то не хватало на всех,
и сразу проступает кто - кто. В войну дело шло о жизни, в мирное время - о
ерунде сущей в сравнении с жизнью, но сражались за нее, забыв все.
Сам он не суетился зря: свято место пусто не бывает, кому-то оно уже
назначено, а его немногих знакомств на это не хватит. Да и противно совести
толкаться, заскакивать раньше других, перед тем же Глебом Сергеевичем
совестно.
Глеб Сергеевич, считавшийся ветераном отделения (его так и представляли
на обходах: "Это наш ветеран"), тоже ни в чем не изменил привычек и порядка
своего дня. В обычный час принес из холодильника еду, сидя на заправленной
койке, ел из чашки клюквенный кисель, всыпав туда сухарики, ел потому
только, что надо: для него прием пищи мало уже чем отличался от приема
лекарств, вкус во рту, говорил он, все той же медной ложки. Он не хуже
врачей все знал про свою болезнь и, кажется, имел мужество не обманываться.
А с другой койки безответный Солдатов, лежа поверх одеяла в толстых,
овечьей шерсти деревенских носках - у него и в тепле зябли ноги,- смотрел на
все волнения, беготню и суету будто глазами слушал; большие от худобы глаза
на сером лице. Его готовили к операции, но все никак не могли поднять
гемоглобин. "Ты встань, встань, пройдись,- приказывала громогласная его
жена, принося передачу.-Лежать будешь - вовсе кровь застынет". Он покорно
вставал, шаркал тапочками в ее присутствии, пока она здесь, а уходила, опять
ложился, серый, слабый, уже и желтизна в лице проступала.
А пока из всех палат бегали, суетились - такое сразу разносится,-пока
шли все эти волнения, сестра провела по коридору больного с вещами в тот
самый двухместный бокс. И один за другим начали возвращаться в палату
претенденты. Вернулся Касвинов, персональный пенсионер, подрабатывавший к
пенсии в каком-то солидном учреждении: сидел там в стеклянной будке,
выписывал пропуска. Весь этот день проторчал он на лестничной площадке, от
телефона-автомата не отходил, а тут вернулся, сел на кровать:
- Безобразие!
И всем стало ясно. И снова установились в палате мир и тишина.
Не раз уже думал Николай Иванович: в жизни на все есть люди, на любые
дела, и на хорошие и на плохие, но каждое время выдергивает своих на
поверхность. Одно время этих подымет, другое - тех, а они уже готовы, есть.
Касвинов и в больнице, где всех беда свела, не равнял себя с другими.
Конечно, беда общая, а судьбы разные, каждого ждет свое и свои у каждого