"Григорий Бакланов. Входите узкими вратами" - читать интересную книгу автора

- Ты вот кого трясешь, гляди!
Шинель упала, человек легко спрыгнул вниз на сильные ноги в хромовых
сапогах. И стал перед милиционером: китель с тремя орденами расстегнут,
красная на морозе грудь, два пустых рукава повисли по бокам. Он шевельнул в
них короткими, до самых плеч обрубками, рукава поддернулись навстречу.
- И ты его трясешь? А совесть у тебя осталась? - в голос разорялась
баба. И слезала вниз в коричневой своей шубе мехом наверх, грузная, как
медведица. - Пущай, пущай расстегивает чемойданы, прикажи ему! Ты ему руки
дашь?.. А тот, слова не говоря, твердо стоял распахнутой грудью на ветер -
на фронте он ею не чемоданы заслонял. И милиционер сдался:
- Езжай! - И рукой махнул. Руки у него были обе. Потом мы сидели в
чайной за одним столиком. Километров двадцать с небольшим отъехали и зашли в
чайную, мы и прежде здесь, бывало, останавливались. Скинув с себя шубу
нагретой подкладкой наверх, баба мигом смоталась к стойке, принесла сто
пятьдесят граммов водки в потном граненом стакане, это она прежде всего
стукнула перед ним. Я хотел помочь ему выпить, но он сам привычно зубами за
край поднял стакан, вылил в себя водку, только кадык вздрагивал на вытянутом
напрягшемся горле. И поставил на место.
Сидел, ждал. Один глаз его заслезился, другой, с рассеченным
помигивающим веком и синими порошинами вокруг, глядел грозно. Как на часах
при взрыве останавливается время, так в этом его глазу, в незрячем
разлившемся зрачке осталось былое, грозное, и уж, видно, до конца дней.
- С какого фронта? - подбородком снизу вверх качнул он на мою шинель.
- Третий Украинский.
- А меня... под Кенигсбергом, - глаз смигнул несколько раз кряду.
- Пехота? - спросил я.
Он гордо расширился в груди.
- Командир батальона. Комбат!
И требовательно оглянулся. За всеми столами кланялись тарелкам головы
из воротников (полушубки, ватники здесь, как правило, не снимали, только
шапки скидывали перед едой), дальше к стойке гуще народу, пар над людьми.
- Лизка!
Зеленая вязаная кофта замелькала меж столиками. В двух руках баба несла
тарелки.
Одну, с борщом и ложкой в нем, поставила для себя, другую - макароны и
плоская сверху котлета - ему. Ни вилки, ни ложки там не было.
- Борща взять?
Он качнул головой резко.
- Неси еще! Ну!
Опять замелькала меж столиками, удаляясь, зеленая вязаная кофта. Я уже
доел свой борщ, и ложка у меня освободилась. Я отряхнул ее над тарелкой.
- Если не брезгуешь, помогу?..
Он медленно покачал головой, как человек, знающий порядок и меру во
всем.
- Не надо!
В нем разгибалось достоинство - хмелел, выпито было на старые дрожжи. И
начал есть сам, губами с тарелки всасывал в себя макароны, встряхивал
головой, откусывая от котлеты. Ордена его стукались о край стола, увесистей
других ударялся тяжелый орден Александра Невского. Этот, младший в ряду
полководческих орденов, давали не за одну смелость - представлять к нему