"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора

авторитеты, потому что авторитетов не знал. Он читал без системы, опираясь
только на свою интуицию, когда решал, ту или иную книгу взять. И если бы я
стал называть подряд то, что он читал, и в том самом порядке, в котором это
чтение складывалось, то получился бы даже не винегрет, а что-то ужасное,
потому что рядом стояли вещи совсем не соединимые, которых просто никак не
могло бы быть вместе.
Но в него они укладывались вполне, не вызывая в нем никаких чувств
отрицания. Почему? Возможно, в том было влияние двух обстоятельств:
отсутствие "фундаментальных" знаний и эти его постоянные "мычалки", которые
неизвестно чем были и неизвестно чем являются в действительности, - но эти
два фактора его жизни породили, я так думаю, в нем способность к
суждениям...
И, думаю я сейчас, раз никто извне не руководил им в его поисках
знаний, то и суждения его были самостоятельны, во всяком случае, каждое
суждение носило для него свет внезапного озарения и счастья, которое
испытать доводится единицам...
Эти его суждения были мостиками, которые перебрасывало сознание между
отрывочных тех знаний, создавая его, собственное его, видение мира. Видение
мира, в котором он по случаю оказался, а мог и не оказаться, - вот ведь
беда-то какая!..
Вот так, вот так во второй раз в этом человеке, "девственном от
природы", родилась тяга к познанию, но теперь уже более мощная, обширная
более, охватывающая многие знания, где место было и искусствам, и истории, и
философии. И как-то смеясь вспомнил он свое совсем еще недавнее решение быть
великим физиком или писателем гениальным. И, смеясь в душе над собой,
подумал все же, что неспроста, что неспроста это: что-то, верно, было в нем,
был какой-то позыв изначальный... с рождения самого. Только неосознанный.
Помню, была в нем еще одна чудинка в детстве: когда у него появлялись
какие-то копейки, он любил покупать записные книжечки и тетрадки, чтобы
"мысли записывать", и потом просчитывал странички, чтобы понять: насколько
"мыслей" страничек этих хватит.
Нет, неправда это - наговариваю я на Петра. Это я, а вовсе не Проворов,
покупал те книжечки для записи своих мудрых мыслей.
А потом произошла эта ужасная для него история, после которой он
чувствовал себя, словно в говне искупался. Иначе не скажешь.
Тогда была весна, и все привычное менялось, обозначая новую жизнь и
времена новые. Все засобирались куда-то: Валя Охотникова ехала учиться в
университет имени Андрея Жданова, плейбой Катушенко и незаметный Слава
Кузнецов ехали в Казанское театральное училище, Валя Егощина в Ярославль,
Наташа Доронина в Горьковское театральное - разъезжались все. И Аля
собралась в Питер. Тут как раз приехала в город сестра ее - Рая. Приехала
она не просто так, приехала она вроде бы по делу: вместе с петрозаводским
театром, где была актрисой и играла в арбузовской пьесе "Мой бедный Марат"
героиню (Лилю, Люсю? - не помню, не хватает на все памяти), и Лиля была
вершиной любовного треугольника, и были еще два мальчика: интеллигентный
сопляк, как водится, и мужественный Марат, который к тому же и Героем
Советского Союза успел ко второму акту стать.
Пьеса была замечательная, как и все, что написал Арбузов, и спектакль
принимался на ура, но Проворов почему-то после спектакля этого Раю стал
называть для себя "актеркой". Не актрисой, а именно "актеркой", но почему -