"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора

вполне серьезно, не обращая внимания на смех ребят.
Когда москвичи ушли, Яшка Гринберг сказал ему с уважением:
- Здорово у тебя это получается, на полном серьезе сказал, ни один
мускул лица не дрогнул. Из тебя юморист хороший может выйти. Может, как
Райкин будешь.
А он ведь и правда на полном серьезе говорил. Ледники ведь движутся, а
как они движутся - ну, зачем ему это знать. Сказали, как на эскалаторе,
значит - так и есть. Зачем врать-то.
Вот тебе и "тубероз"...
Так что до всего самому придется доходить, чтобы в нелепицы больше не
играть.
- Ну, а Лиза что? - спросил его Лешка Давыденков. - Что у вас с Лизой
дальше было? - спросил он.
Проворов тогда вздрогнул от неожиданности, потому что и не понял даже,
что слепил целый рассказ Лешке, потому что, казалось, просто привычно
зашумело в его голове, загрезилось, и он только думал и думал о чем-то, о
Лизе, о ТЮЗе, о стихах. И стало вроде и непонятно, что же из всего, что
пригрезилось, сказал он Лешке, а о чем подумал только. Интересно, с тревогой
подумал он, а о леднике я ему тоже сказал... Этого еще не хватало!..
- С Лизой у нас ничего больше не было.
- Как, как же вы расстались? Слезы, нервы, а? - Лешку с его проблемой
это очень интересовало, а Петр неожиданно вдруг понял, что толком и не
заметил, как же расстались они с Лизой. Просто она вдруг исчезла. Он
перестал о ней думать, и она исчезла. После работы он торопился теперь в
читальный зал библиотеки, и субботу и воскресенье проводил там, но в
выходные библиотека работала только до четырех, и он шел после привычно в
ТЮЗ, но Лизу уже там не встречал. Странно, но, кажется, он никого и не
спрашивал о ней. Помнится, он шел по Пушкина и впереди увидел ее шубку из
искусственного леопарда, и заторопился, чтобы окликнуть или догнать, но
вдруг понял, что сказать будет нечего, и растерялся. А она обернулась сама,
без окрика его остановилась:
- Как давно я тебя не видела, - сказала она ему. - Ты знаешь, я тебя
почувствовала, как раньше, словно спиной, - сказала она и улыбнулась ему. И
ему опять хорошо стало, легко, но она заспешила, заспешила она куда-то, и
они расстались, а встретились... встретились, когда прошло черт знает
сколько уже времени. Когда уже не одна жизнь прошла...
У нее все такие же огромные глаза были... и белки с фиолетовым отливом.
"Волоокая Эос"... Такие глаза только у Тоньки Магилат еще были. Больше ни у
кого. Морщинки лучились в краях глаз, а лицо было чистое. Было ей тогда уже
лет шестьдесят.
- Ты сегодня кто: Петя, Илья, Бондаренко, Иванов или Ник? - спросила
она его, улыбаясь.
- Я сегодня - Я, - сказал он, потому что в то время уже решил, кто он
теперь. И всегда.
- Это очень хорошо, - сказала она.
Да, встреча эта произошла через много-много лет, когда, кажется, не
одна уже жизнь прошла... а тогда он Лешке ничего больше о Лизе не сказал,
потому что не захотел больше о Лизе говорить. "Я никому больше о Лизе ничего
не скажу", - почему-то решил он.
- Значит, у тебя начался роман с юной Алей, - догадался Лешка.