"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу авторавыкрашены зеленкой медицинской - нравился ей в то время такой
экстравагантный маникюр. Она преподавала в ТЮЗе сценречь, а Коля Самсонов сцендвижение, а заодно и режиссером был. Ариадна Григорьевна, ах, Ариадна Григорьевна!.. Ее знали все мальчишки и девчонки нашего города, потому что она работала режиссером Кукольного театра, у которого не было в те времена своей сценической площадки, и театр гастролировал по школам, и все знали эту сгорбленную, в черных одеждах и с сучковатой палкой, женщину, женщину с вислым длинным носом и черным же лицом. Она выглядела ведьмой, которая выходила словно из сказки - выходила перед представлением на авансцену, но вдруг оказывалась не ведьмой, а милой бабушкой, которая умела умело рассказывать нам умные сказки свои. Помню, они сидели за столом вдвоем, и Ариадна Григорьевна достала своими крючковатыми больными и черными пальцами "беломорину" из пачки, покрутила ее, разминая табак, и подмяла мундштук, а потом протянула коробок спичечный Петру. Молча протянула Петру. Он коробок взял. - Ариадна Григорьевна, я курить не хочу, - сказал он, возвращая коробок учительнице. Но она опять тянет ему коробок... Он не понимает, он крутит коробок в руках и не может понять, что же хотят от него. Он тоже достает папиросу, прижимает мундштук и прикуривает - что ж поделаешь, если старухе так хочется, - и только потом протягивает зажженную спичку ей. - Ты мужчина, - говорит ему она. - Ты мужчина, и, если ты видишь, что женщина рядом хочет закурить, ты должен предложить ей спичку. Учись быть галантным, - говорит она ему. Жалко, что она уехала вскоре в Горький к сыну своему... Умирать уехала к сыну своему, но могли ли мы подумать в том возрасте так? Смерти не было, смерть была нелепой случайностью, которая то когда это еще будет!.. А если и для нас, то все равно это - неправда. Она пыталась научить нас чему-то, что-то дать, но Проворов глух был в то время, потому что не за тем пришел в театр-студию, чтобы работать в ней, чтобы готовить себя к профессии актера или режиссера: ему с Лизой встречаться надо было, и он с ней встречался, и иногда после они ехали к ней домой. А в зале во время репетиций сидели сзади всех в уютной полутьме. Что происходило на сцене, ему было безразлично, да и непонятно, что произнесение слов на сцене может быть работой. Это было явное лукавство. И слова, которыми сопровождались репетиции были лукавыми - за ними не было смысла. "Трактовка образа" или "мизансцена". Что там трактовать, когда автор все слова написал, и их надо заучить, а потом рассказать на сцене. И хорошо бы при этом двигаться. Туда или сюда. Как режиссеру захочется. И не поворачиваться к залу спиной. Вот и все. Иногда после репетиций читали стихи. Хорошие стихи. "Я Мэрилин... Мэрилин. Я героиня киноэкрана и героина", - говорила беленькая Валя Егошина. - "Кому горят мои георгины? С кем телефоны заговорили?" - спрашивала она нас. "Я диспетчер света Изя Крамер", - говорил Катушенко. "Вы помните. Вы все, конечно, помните. Как я стоял, приблизившись к стене..." - это уже Миша Полевщиков, кажется, говорил. Стихи все были, в общем-то, хорошие, но чтобы душу у Петра задеть?.. Видно, в ТЮЗе было хорошо, потому что провожались потом долго. И вот, помню, шли мимо улицы Маяковского (совпадение-то какое!) по Коммунистической, и сказочно-медленно опускался на землю снег; снежинки были |
|
|