"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора

- Лиза, я жениться не буду, - сказал он свою глупость, которую,
наверное, придумал заранее. Эх, дурак он был - дурак.
Она коснулась кончиком пальца его губ, словно теплом коснулась: молчи,
мол. И он вдруг понял, что не только от пальцев ее, которые касались его,
когда помогала она ему неспешно раздеться, но от нее от всей тянет мягким
этим теплом, не жаром печным, а словно из души ее шло это тепло. Она
неспешно вела его, сдерживала, не давала суетиться, помогала и движением рук
и тела движением учила угадывать ритм, не давая истощиться напрасно,
направляла его, то расслабляя, то напрягая бедра. И когда она вытянулась и
напряглась, и шея ее напряглась и затвердела, а подбородок откинулся в
сторону, ничего уже не могло сдержать его, и он еще видел, как напряженно
кусает она губу, а пальцы комкают и тянут простыню, и он сорвался, и
обрушился в нее, и задохнулся, теряя себя и силы, а потом упал, утопая в
тепле и уже жаре ее тела.
А после он лежал рядом и впервые, может, за всю свою жизнь ощущал - не
слышал, а именно ощущал - тишину, которая пришла к нему и остановилась в
нем. Потом, может, через несколько лет он вспомнит эту тишину, он захочет
услышать ее в себе, в себе ощутить, и будет ждать как будто встречу, и будет
ждать как будто счастье...
Когда же он немного изменился и вдруг стал читать, то в книге Ивана
Ефремова "Лезвие бритвы" он прочел о красоте, как целесообразности. По
Ефремову выходило, что большие глаза красивы, потому что женщина испокон
веков была хранительницей очага и, когда мужчина уходил на охоту, она,
оставаясь у костра, должна была вглядываться далеко, чтобы заметить
опасность и предотвратить беду. Длинные волосы нужны для того, чтобы
укрывать ребенка у груди от непогоды, крепкая грудь, чтобы вскармливать
потомство, жировая прослойка на животе, чтобы в голодное время можно было
прокормить созревающий плод, а широкие бедра, чтобы рожать было проще.
Может, это несколько утилитарно и грубо, но я согласен с тем, что красота -
это целесообразность. Мне эта мысль Ефремова понравилась сразу, и я принял
ее. Это, верно, слишком сильно сказано и не совсем справедливо, но я иной
раз думаю, смеясь в то же время над собой, я иной раз думаю, что красота
женщин в наше время - искусство рисования. И каждая себе на свой вкус
мастерица: на ночь - маска, чтобы не потрескался от времени "холст", а
утром - "создание образа" на день.
Ох, как повезло моему дорогому другу, как я ему завидую! В первый раз и
сразу нарваться на такую обалденную женщину, а ведь он не понял ничего и
стеснялся своей "старой" подруги. Он ее стеснялся, и прогуливались они
всегда по темным переулкам, чтобы не наткнуться на кого-либо из знакомых, а
в Йошкар-Оле того времени это было сложно: в маленькой нашей столице жило
тысяч сто жителей, и, казалось, все друг друга знают. Но Лиза его понимала:
она была умницей, она была женщиной умной, и она придумала. Они стали
встречаться в ТЮЗе, был такой "народный" театр. Помните, как это было в
"Берегись автомобиля", где Смоктуновский играет в народном театре под
режиссурой Евстигнеева? Ну, вот такой же театр был и в Йошкар-Оле. "Днем у
станка, вечером перед рампой". Только Смоктуновского у нас не случилось, и
Ефремова Олега не случилось.
А случилось там следующее. Там была старая гречанка Ариадна Григорьевна
Пекаторос, которая в юности стояла на той знаменитой Потемкинской лестнице в
Одессе, стояла среди массовки у Эйзенштейна, и у нее в те времена ногти были