"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора Потом, уже утром, когда солнце осветило луг и бугор, то на яркой,
влажной их зелени оказались коровы; в памяти осталось, что были они белые в черных и коричневых пятнах. Они спускались вниз по солнечному склону и исчезали в сером и густом тумане внизу. Но это было уже потом, а ночью они сидели у костра, и Проворов все пытался запомнить, что видел он, что слышал. Озеро было большое, и на другой его стороне горели два костра, как два желтых глаза. И он подумал, что это напоминает ему картину Чюрлениса: бугор, темный от леса, так походил на припавшего к воде огромного зверя, таинственного, но не страшного. А справа в кустах пела свою, такую нескончаемую, песню маленькая речушка, в которой сказочно колыхались водоросли и стояли, а потом начинали двигаться еще какие-то тени. Возможно, это была форель. Лешка сопровождал его в этом походе не столько за компанию, сколько от сердечной своей тоски. Он так активно ринулся в развитие отношений с Надей-Надеждой, что не заметил, как "приплыл", потому что в результате этих отношений появилось последствие, которое требовало решений - решений Надежда требовала, и решаться на что-то было надо, но решать ничего не хотелось, и Лешка от решений тогда бегал, отодвигая, перенося "на завтра" решение своих решений. Бог наделил его поэтическим талантом, и Лешка пописывал стихи слегка, играючи, не думая ни о "служении", ни о призвании - он вообще-то до того времени ко всему относился легко, но Надежда пропустила все сроки, и решать уже нечего было, нужно было жениться, жениться, и нечего тут решать боле. Вот так обстояли его дела. И была еще Валентина... А талант у него был легкий, моцартовский. Он мог подобно герою "Египетских ночей" ринуться в стих сразу, импровизируя легко и с увлечением на заказанную в "У заставы" - пива... Та ночь у озера оказалась мучительной и долгой. Они заготовили заранее сучья и ветки, сложили огромную кучу, а потом разожгли костер, и все было хорошо, и жар костра жарил лица, и костер все вытягивал голодные свои языки, метал их и вылизывал тьму вокруг. Они так и просидели на бревнышке у костра всю ночь без сна. К тому же дровишки выгорели быстро, и нужно было уходить во тьму, чтобы найти хоть что-то... В общем, маета да и только. Домой они шли невеселы и бессонны. И дорога не показалась им такой "верной", какую пообещал великий вождь. Может, потому, что шли они уже в обратную сторону. Дома - дом был комнатой в общежитии на троих, дома он несколько вечеров просидел над бумагой, описывая то, что он видел на озере, но писал, словно и он ловит рыбу, но не на Биг Ривер, а на Комсомольском озере. И все время ему хотелось назвать себя в этом рассказе так же, как у Хемингуэя, - Ником. Он писал, что стоит в воде и пескари тыкаются ему в пальцы ног, щекоча их и... и рассказ не получался. Рассказа не было. Может, дело в том, что писать нужно было о том, как рыбачили они с Виктором за Куяром на третьем пляже или близ Сенькино на Кокшаге недалеко от крутого и широкого поворота реки. И пескари те были бы к месту, потому что то щекотание их, то касание их пальцев его ног было не выдумано, а было его собственными ощущениями на рыбалке. Рыбачили они чаще "внахлест", без грузила, забрасывая крючок под кусты. Там "гнездились" язи. Виктор сидел на корме долбленки, управляя одним веслом, а Проворов забрасывал удочку с берега. Был с ними в этих рыбалках еще Шомпол - Володька Шебалкин. Однажды |
|
|