"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора

и мы расстались с Ильей. Он хлопнул меня по плечу: "В "Сайгоне"...", - и
заспешил вниз по лестнице. Галина была немного растеряна, но решилась, и
была печальной и суровой. У нее даже ее еле заметный шрамик под нижней губой
забелел, обозначаясь.
- Я должна это тебе сказать, - сказала она, печалясь и блестя
глазами. - Летом я была в Сочи. Он старше меня, у него семья. У нас было
все. - Она смотрела прямо и отважно, и глаза стали сразу сухими. Я никогда
не целовал ее. "Я никогда уже не поцелую ее", - понял я и притянул к себе за
руку, и поцеловал в мягкую щеку - Можно я тебя провожу? - сказал я, не
понимая, когда все придумал и решил.
- Я тебя провожу, - сказал я ей.
Она не понимала ничего. Кругленькие ее щеки пылали жарко, ей нужны были
объяснения, она решилась рвать свою душу, и она не могла ничего понять, не
могла и не решалась понять, что же значит этот "наш" поцелуй. Она решилась,
решилась... и это было совершенно непонятно... Совершенно. Она все
поглядывала на меня, когда я подавал ей пальто внизу, в раздевалке, и потом
на Невском взглядывала, что-то проверяя для себя, начала было опять
вспоминать свой Кавказ, но я перевел разговор сразу на Вайду, фильм которого
уже три дня шел в "Титане". Его показывали только днем, словно фильм этот
был детским, показывали только в один сеанс, и назывался он: "Все на
продажу". Фильм показался мне ужасным тогда, циничным, что ли. Он был
"сделан", как была "сделана" булгаковская пьеса о Пушкине. Сам Пушкин
"появлялся" в ней только один раз, в самом начале первого действия. Его
пронесли вдоль задника на носилках, пронесли уже после дуэли, а все
остальное было в разговорах вокруг дуэли и в ожидании неминуемой его смерти.
Поразительна была сестра Натальи Николаевны Пушкиной, Александра Николаевна.
Она любила Пушкина, любила так, как самой Наталье Николаевне любить бы гения
нашего надо, ведь была бы судьба его иной, не было бы этой нелепой, никому
не нужной смерти, не было бы этой горечи по утрате; но будь иная у него
судьба, стал ли бы он чем-то большим, чем автор прекрасной поэмы о Руслане с
Людмилой, - думал я тогда, все же сожалея о горькой его судьбе... Фильм
Вайды закручен на истории исчезновения Сбигнева Цибульского. Сбигнев не
появился на съемках фильма, труппа возмущается, разговоры идут вокруг его,
как сказали бы теперь, "звездности", но не это главное, главное, что люди
сразу начинают примерять на себя его "одежды" и считать свою выгоду от этого
проступка Цибульского. Интересно и то, что все действующие персонажи
фильма - это актеры, которые играют самих себя. И Даниэль Ольхбрыхский уже
примеряет на себя "мантию" первого актера Польши. Неизвестно, откуда
появляется слух о том, что Цибульский погиб под поездом, возвращаясь от
любовницы ночью в Варшаву, и это дает новый виток надежд, но и потерь...
Слух исследуется, находится девочка, ей лет четырнадцать; от этой девочки
так неудачно спешил актер, и она вдруг понимает, что вошла уже в историю,
что она - та, от которой - последней - ушел великий актер, и это уже другое
положение, другой статус. Продается все. Обнажено. И Вайда не скрывает, что
и он продавец, он делает деньги на смерти своего актера, исследуя и себя,
делая и себя объектом своего исследования, и даже больше: он вроде даже
любуется смелостью и наглостью своего "хода"... Он продает. Все, даже
смерть, идет на продажу. Это было цинично, и душа возмущалась, не желая
принять такую жестокую историю, но Вайда никогда не врал, только его правда
была жестокой. Как и в "Пепле и алмазе". Но чувство было, словно какашек