"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

вежды. Сколько сил, кишения страстей, борьбы - надобной ли? Но без нее нет
и жизни!
Как странна смерть! По-прежнему несут дрова - топить печи. Дурным
голосом вскричал петух, начав яростно-звонко и кончив хриплым натужным
зыком. Жизнь шла, не прерываясь. И город рос. Его город!
...Он отпустил Андрея, наказав еще раз о грамотах и нераздельном
владении Нижним Новгородом. (Андрей один не изменит отцовой воле!).
Служитель, мягко ступая, поставил горячее питье. Князь, поморщась
(все было трудно и не надобно уже), отпил, откинулся на полосатые подушки,
утонув в курчавой овчине зголовья. Неужели и дух слабнет с ветшающим
телом? И ищет примирения с тем, против чего восставал и боролся допрежь?
В соломенном ложе от долгого лежанья промялось удобное углубление, и
его нащупав тяжко непослушливым телом, князь вновь замер, глядя в
желтоватые слюдяные пластины окна.
- Отокрой!
Холоп не понял враз. Константин повторил громче:
- Отокрой!
По небу, враз проголубевшему, зеленоватому, свежему, напомнившему
строевые сосновые боры (и морозною свежестью пахнуло, ознобив лицо и
руки), тонкою кисеею проходило сиренево-розоватое облако. Быть может,
душа, освободясь от тлена этого старого тела, помчит туда, как отставший
от стаи гусь, и сверху узрит рубленые городни над кручею Волги, и
стальную, вспыхивающую серебром полосу осенней воды, и леса, леса в редких
росчистях новонасельников-русичей... И как же будут малы оттуда злоба, и
зависть, и спесь, и местнические их княжеские счеты, как малы и ничтожны,
и как необозрима пустыня небесных сфер! И с мягкою болью пришло, что и те
великие просторы невозможны без этой грешной плоти, без земного воплощения
своего! Потому и земля, и все сущее в ней... А дети вновь затеют драться с
Москвой!
Он все-таки слишком много вложил в нее, в эту земную, грешную борьбу
русичей за вышнюю власть во Владимирской земле! И только сейчас, может
быть, следя тающее облако на холоде осенних небес, понимает, что есть
высшее, что есть то, пред чем ничтожны крохотные усилия поколений, брань и
противоборство коих слагаются в неведомую им череду деяний, быть может,
предуказанных свыше Господом? Или предуказана одна лишь эта непрестанная
жажда к волевому усилию, каковая и есть земная жизнь, по тому самому
лишенная недостижимой для нее небесной гармонии?
Холоп, сторожко поглядев на князя, вновь опустил окошко. Константин
Василич не пошевелился. Спал ли он, грезил ли с отверстыми очами? Или уже
подступило то, последнее, и надобно звать отца Кирилла, слать за владыкою,
за игуменом Денисом, за сынами и боярами старого князя? Константин
медленно перевел ожившие глаза на холопа, подумав, примолвил:
- Ступай!
Дионисий будет рещи о великом жребии Нижегородской земли. Свое для
всех правее! Доселева и он верил, что право на их стороне, ибо они -
старейшие. Великим князем владимирским сперва был Андрей Ярославич, уже
потом - Александр Невский, от коего тянут свой род московиты, и уже
третьим по счету - Ярослав Ярославич Тверской. А о самой трудноте -
разделении царств на ся и о преодолении сего - думал ли? "И начаша князи
про малое - се великое - молвити, а сами на себя крамолу ковати", - пришли