"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

видеть кончину трудов своих, чем собственную смерть, ибо человек - персть,
и преходящ, яко и всякая тварь земная, и чает бессмертия токмо в трудах
своих!"
...Но город жил. Умирающий прислушался. Издали доносило звоны и
тяжкие удары кузнечных молотов, отчетистый в холодном воздухе перестук
секир. Город строился, рос, карабкаясь по кручам, распространяясь по урыву
высокого берега; сильнел торговлею, густел крепкими лабазами иноземных и
своих торговых гостей.
- Роман еще не сломлен! Константинополь может и перерешить! - сказал
Дионисий, отводя взор.
- На Москве хлеб дешев! - возразил князь.
- Вывоза нет! - отверг игумен. - Потому и дешев хлеб! А серебро у
нас! Не будь князь Семен другом Джанибека, давно бы и великий стол
перекупили у Москвы!
Умирающий вновь усмехнул краем бледных, потерявших краску губ. Чуду
подобно! Он, князь, мыслит ныне, как инок, а инок сейчас говорит, стойно
купцу. Быть может, владыка Алексий и прав! Соборно! Вкупе! Всякая тварь...
братия во Христе... Но почему Москва?!
Когда Константин по осени подписал соглашение с Иваном Иванычем
Московским, дети встретили его хмурые. Борис не сдержался:
- Отец, зачем ты заключил ряд с Иваном!
...Затем, чтобы снять с вас груз этой ненужной уже, как видится
теперь, полувековой при...
Дионисий подымается. Молча величественно благословляет князя.
Стеснясь в дверях, входят сыновья. Кучей, все трое. Темноволосый,
внимательноликий Андрей, сын гречанки (он более всех понимает сейчас
своего отца). Высокий Дмитрий, очень похожий на родителя, такой же
сухопарый и широкоплечий, и только во взоре проглядывает ограниченная
надменность.
"Упрям ты, сын! - думает Константин. - И в этом грядущая беда и
поражение твое!"
Младший, Борис, ростом ниже брата и шире, и зраком яростен. Этот,
быть может, и достигнет своего, но какой ценою! Андрей бездетен, престол
перейдет к Дмитрию. Не разодрались бы сыновья над его могилой!
Константин Василич плохо слушает детей. Его взгляд вновь устремлен на
иконостасный ряд, занявший почти всю стену покоя. Там - собор праведников
у престола Богородицы. Там - всякое дыхание славит Господа. Там -
надмирный покой и торжество, пурпур ранней зари и золото, священные цвета
Византии, согласные хоры праведных душ и ангелов... А здесь - свары, дележ
добра и наследств! Он чует, слышит, он уже почти там, за гранью, а они,
дети, не понимают, их слух замкнут скорбью земли.
- В конце концов, я не подписывал ряда за вас! - говорит он с
досадливою отдышкой. - В вашей воле поиначить судьбу! Вот ваши отчины! Вот
то, что я успел совершить! Одно только помните, сыны: за вами и над вами -
Святая Русь!
После того как прочли душевые грамоты, утвержденные игуменом
Дионисием, и каждый получил свое - градами, селами, портами и узорочьем,
Константин отпустил детей, удержав одного старшего.
Три сына, три судьбы. И только одна судьба, Андрея, ясна ему. Долгое
чтение грамот утомило Константина Василича несказанно. Князь прикрыл