"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

В самый канун Крещения одиннадцатилетний московский князь Дмитрий
венчался в стольном граде земли, в Успенском соборе великим князем
владимирским.


ГЛАВА 17

Человек привыкает ко всему, даже к смерти. Известие о том, что с
Бездежа вновь на Русь наползает чума, никого уже не всколыхнуло ужасом.
Пережили единожды, переживем и вдругорядь! А в смерти и в животе - Бог
волен! Ведали уже, что неможно трогать платье с мертвецов, ни прикасаться
к трупам. Рассказывали, кто видел, что нынешняя черняя смерть не такая,
как была прежде, а сперва вскакивает у человека "железа" - у кого на шее,
у кого на стегне, у кого под пазухою или под скулою, у иных и на спине,
под лопаткою - и затем, два или три дня полежав, человек умирает.
Выслушивали, вздыхали, крестились и шли по своим делам - торговать,
чеботарить, плотничать... Пока живой, есть-пить все одно надобно! Впрочем,
мор еще не дошел ни до Переяславля, ни до Москвы, ни до Владимира...
Татарский посол, коему пришлось проехать через вымирающий Бездеж,
трусил гораздо больше. На ночлегах подозрительно оглядывал
проезжих-прохожих, избы велел окуривать ядовитым дымом и только уже на
Руси малость поуспокоился, завидя здоровых, пока еще вовсе не озабоченных
надвигающимся мором людей.
Посол миновал Москву, где сидел нынешний великий князь, мальчик,
посаженный на престол "великим урусутским попом", и, не обманывая себя
нимало, ехал к тому, кто был сейчас подлинным главою страны - к
митрополиту Алексию.
Мохнатые кони весело бежали по разъезженной людной дороге. То и дело
встречь попадались возы и телеги. Везли сено, дрань, мороженые говяжьи
туши, кули и бочки, и татары, изголодавшиеся нынешней суровой зимой, с
завистью, причмокивая, озирали товар, сытых крестьянских лошадей, ладно
одетых и обутых смердов. На ямских подставах дружно уплетали, чавкая,
вареное мясо и свежий мягкий ржаной хлеб, пили пиво и квас.
На одном из дворов кто-то из татар залез было в чулан с добром, но
старуха хозяйка решительно вытолкала "нехристя" взашей, пронзительно крича
и ругаясь.
- Падаркам, падаркам! - бормотал татарин, отмахиваясь от взбешенной
старухи.
- Куды едешь, ирод, тамо и проси! - кричала в ответ баба, замахиваясь
кичигою. - Ишь, рты раззявили! Ко князю, ко князю ступай альбо к боярину!
А мое не замай, тово!
Сгрудившиеся во дворе московские возчики угрюмо и тяжело молчали,
подбирая кто кнут, а кто и ослоп в руку, и посол не решился из-за какой-то
ополоумевшей русской бабы обнажать саблю. Чуялось тут, что о набегах
татарских местные русичи позабыли напрочь. Да и не диво, иные и родиться и
вырасти успели с последнего-то татарского разоренья.
Переяславль показался с горы оснеженный, людный, игольчато
уставленный храмами и теремами под крутыми свесами бахромчатых тесовых
крыш. В Горицком монастыре, куда проводили послов, их тут же, сытно
накормив, ловко поделили и развели по разным покоям, так что посол остался