"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

татарина, и вослед за тем рука сделала сама надобное движение сверху вкось
и вниз, и хрустнуло, и татарин исчез, нырнув под копыта скачущего коня, а
кругом уже неслись с жутким монгольским кличем "Хурра!" нижегородские
русичи, врезаясь, как в воду, в нестройную, жидкую, совсем не ожидающую
отпора толпу степных грабителей.
...Трое суток они не спали. Трое суток не расседлывали коней,
бессчетно устремлялись слитною густою лавой на неровные ряды скачущей
татарской конницы.
Уже когда вырвались и Арат-Ходжа, поняв, что не на того нарвался,
отступил, Андрей чуть удивленно и с невольною радостью ловил на себе
восхищенно-преданные взгляды дружины. То, чего не мог добиться годами,
совершилось тут само собою, почти без его воли и участия. Вс╕ был грек,
книгочий, книжник. А тут, срубивши вонючего степняка, усидев в седле под
посвистом стрел татарских, стал вдруг своим, близким... "Поди, и про то,
что от матери-гречанки, забыли! - думал Андрей, недоумевая. - Как же это
легко! И легко ли? И в чем тайна? В том, что не побоялся вырвать оружие из
ножон? И это все? Все, что надобно?! Не ожидали от князя своего толикой
ратной удали?.."
К нему подъезжали спросить, потрогать украдкою попону, седло, просто
побыть близ...
Кругом, доколе хватало глазу, курилась подожженная степь. В дыму
проходила на вымотанных конях спасенная нижегородская рать.
В Нижнем, куда уже доползли слухи о нятии князя, их встречали
радостным колокольным звоном.
Василиса (тоже передумала невесть что, мыслилось. что и убит), едва
завела в горницы, кинулась на шею, замерла, молча вздрагивая, давши волю
слезам.


ГЛАВА 10

Ордынская замятня нежданно-негаданно спасла от неминучей смерти
новгородских ушкуйников, захваченных на Костроме.
Ушкуйников по зиме привозили ватагами и тут же, мало подержав в яме,
отводили на площадь перед ханским дворцом, где двое ордынских катов
загибали связанным русичам головы назад, а третий буднично-просто, точно
резал скот, перерезал каждому горло, а затем, после того как утихал фонтан
человеческой крови и у казненного стекленели глаза, тем же широким
мясницким ножом в два-три удара отсекал голову, отбрасывая ее в сторону
для счета, а тело подручные крючьями отволакивали посторонь. Новгородцы
хрипели, ругались матом напоследях, бились, осатанев, в путах... Иные
просили: "Хошь перед смертью руки развяжи!" Испуганный русский поп,
взглядывая на дюжих татаринов-катов, неловко совал крест к губам
новогородских молодцов, смаргивая, шептал молитву.
"Костромичей", задержанных в пути половодьем, привезли поздно.
Почитай, накануне того дня, когда Темур-Ходжа совершил переворот в Сарае.
С десяток молодцов успели отвести на площадь и казнить, но потом вышла
заминка. Голодные, с пересохшими от жажды ртами (кто бредил, кто хохотал
непутем) новгородцы, истомясь, ждали уже хошь какого конца, лишь бы
скорей!