"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

Онтипа, глядючи мимо князя.
- Плакали! - договорил Андрей. - Ушкуйников, почитай, с Израилем, из
Египта бежавшим, сравнил, а нас с тобою - с нечестивым войском
фараоновым... А ему рта не зажмешь, ни ты, ни я! И не возьмешь, и в железа
не посадишь! Так-то, брат!
- Борис не приехал? - вопросил Дмитрий, озирая насупленные лица
старшей дружины.
- Нет, и не приедет! - твердо ответил за всех Андрей.
Константин Василич переводил взгляд с одного брата на другого. Новый
великий князь наконец вернул ему вотчину, отобранную москвичами. И что же
теперь? Всю жизнь он слушался кого-то: жены, Ивана Данилыча Калиты,
шурина, Симеона Гордого, покойного Константина Василича Суздальского, а
теперь слушает его сына, князя Дмитрия. И неужели все даром? Нет, хан
должен защитить! Должен вмешаться! Не смердам же этим решать княжеские
дела!
- Нам надобна Орда! Надобна единая твердая власть! - молвил Дмитрий,
тяжело роняя руки на столешню и горбясь.
Стародубский князек, тоже получивший вместе с братом Иваном из его
рук свою вотчину, молча, со страхом глядел на суздальского князя. "Неужели
не усидит?" - думалось и ему.
Новгородцев-ушкуйников, что грабили Жукотин, хватали повсюду и теперь
свозили во Владимир и сюда, на Кострому, дабы выдать хану.
Дмитрий поглядел слепо и упрямо в мелкоплетеное заиндевевшее окошко,
сказал всем председящим:
- Они будут грабить, а я платить? А когда татары придут зорить
Володимер, ушкуйники, што ль, станут меня защищать? Или так же вот повезут
нас всех в полон, и бабы учнут пироги совать: "Нате, родимые!" Так, што
ли?! - продолжал он, возвышая голос почти до крика: - Должон думать я
наперед хоть немного! Не дурьей смердьей башкой, а княжеским разумом
своим! Да без хана, без Орды все мы тута раздеремси промежи один другого!
Изгубим землю до последнего кореня! Только и держит владимирский великий
стол - воля ханская!
Бояре молчали, супясь. Андрей продолжал глядеть с мрачною, спокойною
укоризной, и Дмитрий неволею опустил очи.
- А уверен ты, что Хидырь, в свой черед, усидит на ордынском столе? -
возразил негромко Андрей.
- Как же быть-то, братие?! - вопросил, вздрагивая всем худым длинным
телом, старый ростовский князь. А стародубский князь, сложивший руки на
коленях и утупивший очи долу, только еще ниже опустил голову. Он уже каял
про себя, готовый, ежели отступит судьба от великого князя Дмитрия, вновь
пасть в ноги московиту.
Не знал князь Дмитрий, что власти Хидыря всего год, а потом, после,
зарежут и его, и никакой прочности владимирскому престолу не проистечет от
этой зряшной, как окажется потом, выдачи новгородских молодцов, что лучше,
осторожнее и умнее было бы, как делали потом не раз и не два москвичи,
потребовать откупа серебром с Господина Великого Нова Города, улестить
хана, но не выдавать на расправу русичей, которым сейчас суждена долгая
ордынская дорога и в конце ее канава, полная крови и нечистот, на краю
которой татарским ножом им, связанным, одному за другим перережут горло.
А и как узнать? Как уведать, почуять грядущее? Сердцем! Только