"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

пламени вырвалась вторая головня, перевалилась через стену и в сугроб.
Ушкуйника, обгорелого, в черной запекшейся крови, волокли по снегу,
уложив, отступили враз. Даже и привычным ко всему кметям страшно было
глядеть на все еще живого, с лопнувшими от жара глазами, с до кости
обгорелыми лицом и руками, от которых остались какие-то черно-кровавые
культи, шевелящегося на снегу человека.
- Убей! - высоко, с провизгом выкрикнули из толпы полоняников. - Убей
враз, курва, ну! Не мучай!
И суздалец, потерянно оглянув связанных новогородцев и своего
боярина, тоже смутившегося духом, не ведая, что вершить, вдруг поднял
копье и, жестоко закусив губы, вонзил его в шевелящееся полуживое тело -
раз, другой, третий, пока умирающий не затих. Скоро приволокли с Волги и
второго. Этот обгорел меньше, сообразил завертеть голову зипуном. Безумно
глядя по сторонам, он хватал воздух обожженными легкими, раскрывая рот,
как рыба. В нем даже свои не враз признали пекаря Митюха...
Огонь ярел. Поварня уже вся сквозисто просвечивала черным скелетом,
внутри коего билось, металось яркое пламя, и уже занимались кровли амбаров
и молодечной избы. Ясыри, подталкиваемые в спину, быстрее и быстрее бегали
с остатними кулями и бочками.
Связанных полоняников рассаживали на сани. Позабытая татарка-стряпея
ковыляла по снегу, быстро и тупо переставляя короткие ноги в шароварах
вослед отъезжающим саням, пугливо озираясь на ратных.
- Слышь, ты, стерво ордынское, кому служишь, кому? За татар, за псов,
своего русиця губить! Каких молодчов истеряли! Тьфу! - орал кто-то из
ушкуйников, уже привязанный к саням, а возница только дико оглядывал на
него, полосуя лошадей по спинам.
На снегу в свете утра и зареве разгорающегося пожара, на истоптанном
молодом снегу темнела, свертываясь, яркая алая кровь.


ГЛАВА 7

Возы с добром и полоном въезжали в Кострому на полном свету около
полудня, когда народ густо табунился на улицах и в торгу. Крепко пахло
щами, и у голодных новогородцев разом потекли слюни. Костромичи оглядывали
вприщур долгий обоз.
- Кого-та везут?
- А, татей поимали! - доносились незаботные замечания прохожих.
Мальчишки бежали рядом с санями, заглядывая в лица.
- А тот-то, тот-то, гляди! У-у, рожа! - Раздался свист, кто-то
запустил снежком. Отплевывая снег, ушкуйник скрипнул зубами, смолчал.
- Эгей, кто таковы? - весело окликнул купец в богатой шубе нараспашь,
в малинового шелку рубахе, что стал на пути, расставя ноги в зеленых,
шитых шелком чеботах с загнутыми носами и красными каблуками, явно
новгородской работы. - Не будут обозы зорить! - возгласил.
Олекса Кречет на третьих санях зло выкрикнул в ответ:
- Тебя, что ль, зорили-то? Татар зорили!
И ратник, правивший санями, подтвердил негромко:
- За жукотинский погром по ханскому слову взяты! - И сплюнул в снег,
безразлично подергивая вожжой. Купчина остоялся на дороге, ворочая, точно