"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

Дмитрий Михайлович БАЛАШОВ

ОТРЕЧЕНИЕ

Роман


Часть первая

ПРОЛОГ

Чему может научить история, и может ли она научить чему-нибудь?
Читают о прошлом обычнее всего старики. Младости не свойственно,
"пыль веков от хартий отряхая", вглядываться и вдумываться в дела людей,
которые тоже ведь когда-то были и дерзки и молоды, но уже уснули, прошли,
развеялись, и прах их истлел и смешался с прахом иных, таких же прошедших
поколений, и кому и когда охота придет подумать о том, что в нас, в
каждом, претворенная в соках земли, та же кровь и та же плоть и что в
ветшающих памятях пращуров, книгах и храмах, развалинах городов и родных
могилах доходит до нас тихая музыка былого, что дух отошедших к Творцу, "к
началу своему", овеивает и нас, сиюминутных и бренных, коим, в свой черед,
придет отзвенеть, отгулять и упокоиться в родимой земле?
И все же, и почему без памяти прошлого не живет, ничтожится, пылью
растекаясь по лику земному, ни один народ?
Что в том, в отживающем прошлом, что в том для нас - молодых?
Ветхая плоть, кислый запах старости, отчаянно-беззащитные перед
концом своим родные глаза? И ужас: как раздевать, как обмывать это уже
неживое, глинисто-податливое тело? А потом - свежая земля и крест, либо
обелиск, либо серая мраморная плита с надписью и фотографией? А потом -
деревенское, городское ли кладбище, куда надо сходить "навестить бабушку"
или уж совсем небылого, неясного, невиданного никогда прадеда, подчас и
похороненного на чужбине, погибшего еще на германской, турецкой ли войне,
и прапрапращуров, погибших под Москвою и Аустерлицем, на Кавказе, в Крыму,
на Литовском рубеже, в сшибке с ногайцами или еще прежде того, на поле
Куликовом, на Ждане-горе, на Немиге, на Калке, на неисчислимом множестве
иных великих и малых рек, и полей, и холмов, - так что, пожалуй, без хотя
бы капли крови, пролитой пращурами, нет, не наберешь и горсти земли на
просторах великой России...
Ну и что? И помнить?! Помнить - нельзя. Нельзя тогда и жить. Не
вместить эту череду, вереницу смертей в одно свое, и тоже бренное, бытие.
Нет, не помнить! Но чуять сердцем, душою, когда дует холодный ветер, когда
сырью, влагой, духом земли и травы, когда горечью несвершенных надежд и
упрямою верой в бессмертие пахнут просторы холмистой равнины с синью
лесов, с обязательной синью лесов, замыкающих дальний окоем! Когда ни
словами сказать неможно, ни даже песней, но звенит, звенит и тонет в веках
минувших минувшая юность земли!
А так - в тяжелой, украшенной резною медью кожаной книге, разгибая
пожелтевшие плотные листы, прочесть список побед и перечень славных имен и
отеплить сердце гордостью лет минувших... Быть может, тому, да, конечно,
этому в первый черед учит история! Славе родимой земли. А ежели бесславию?