"Дмитрий Балашов. Степной закат (Святая Русь, часть восьмая) [И]" - читать интересную книгу автора

стало только занять костры городовой стены и начать суд и расправу. По
взаимным оговорам, - предатели нашлись тотчас, - воеводы похватали
семьдесят человек заводчиков и, в оковах, отослали на Москву. В начале мая
на Болоте им рубили руки, ноги и головы. Князь смотрел на казнь, каменея
ликом. Софью не пустил. Была на сносях, и от вида крови, от криков
истязуемых могла повредить дитяти. (Молодые супруги ждали мальчика, хотя
родилась дочь, названная Анной.)
Полки были двинуты занять новгородские пригороды, несносно
расположенные невдали от самой Москвы. Волок Ламской, Бежецкий Верх и
Торжок князь забирал себе. Иная рать была послана в далекую Вологду.
Новгородские воеводы не выстали противу войск великого князя, но, в ответ,
взяли на щит Устюжну и Кличен и теперь зорили волости великого княжения.
Воеводами у них были литовский князь Роман и лишенный москвичами удела
белозерский князь Костянтин. Война велась умело и обходилась Москве
достаточно дорого.
Мало стало одной беды. Иная рать, из Заволочья, с двинскими
воеводами, Кононом, Иваном и Анфалом, взяла на щит Устюг, вечную препону
новгородским ушкуйникам на путях в Пермскую землю и за Камень, откуда шло
в Новгород знаменитое закамское серебро. Ныне неведомо - рудники ли то
были, заглохшие столетья спустя, или запасы серебряной сасанидской посуды
и монет, собранных в святилищах вогулов за века и века, еще со времен
легендарной великой Перми, без останка исчезнувшего, бывшего здесь
некогда, большого и богатого государства? Уже в наши дни одно сасанидское
царское серебряное блюдо нашли в крестьянском дворе, где из него кормили
кур. И предания о "золотой бабе", идоле местных зауральских племен, будто
бы отлитой из чистого золота, которую искали еще и в нашем столетии, - эти
предания шли отсюда же, и, может, первыми их и разнесли по свету
новгородские "охочие молодцы". Да и серебряное устюжское дело не с того ли
пермского серебра повелось?
...Высокий укрывистый берег реки. Полноводная Двина, и серые рубленые
городни, да верха колоколен и шатровых храмов над ними. (Застроившись
каменными храмами, Устюг все-таки мало изменился за протекшие столетия.)
Анфал первым соскочил на берег, отстранив старшего брата. Сощурясь,
оглядывал стрельницы городовых прясел. Кое-где, редко, посверкивало
железо. Анфал пошел в гору, тяжело поводя плечами, облитыми новогородской
броней. Молодцы, подгребая, дружно, горохом, высыпали на берег. Иные тут
же доставали луки, натягивали тетивы, весело перекликались. Силы навалило,
что черна ворона. Анфал не верил даже, что устюжане дадут отпор. Думалось,
разом придет по лесам ловить убеглых жителей с их скотиной... Глупцы! Но с
заборол пролетели две-три стрелы. Молодцы подняли крик, дружнее, ощетинясь
железом, карабкались на берег.
Жарко! Взойдя на гору, Анфал приподнял перо шелома, стер рукавицей
невольный пот с чела. Приказывать было не надобно, все делалось само
собою. Уже тащили откуда-то толстое, двенадцативершковое бревно, вышибать
ворота, уже густо били из луков по заборолам. Конон с дружиною пошел в
обход стены ловить тех, кто еще не сбежал в лес. С речной стороны в это
время уже с криком, цепляясь крючьями, лезли на стены.
Анфал, морщась, поднял рогатину, отклонивши голову, ушел от метко
пущенной стрелы. Ворота трещали, дружно орали ратные, наконец, подняв
облако пыли, сбитые створы рухнули, и толпа ратников, теснясь, ринула