"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

вполголоса:
- Мужик полтора года померши, истомилась вся, а и не погулять тут-то,
все на глазах да на глазах! Слава пойдет, и из дому выгонят! Ты мне - как
подарок нежданный! - После впилась ему в уста последним поцелуем, с тихим
смехом вскочила, легкая, и неслышно исчезла в темноте, только чуть
заскрипели ступени.
Иван покачал головой, все еще тяжелой от хмеля, чуя во всем теле
легкую благостную усталость, и, сам не заметив того, уснул.
Хозяева то ли не ведали о ночном приключении Ивана, то ли не пожелали
уведать. Утром (сын хозяина уже ушел к вымолам) его накормили и напоили.
Сходив вдругорядь в баню, он умылся и переоделся во свое уже проглаженное
и выпаренное платье, радуясь отсутствию дорожной ползучей нечисти. На
прощанье троекратно расцеловался с купцом. Сысоиха к калитке вынесла
прощальную чару хмельного и тоже чинно поцеловала гостя. Слегка
улыбнувшись, поняла, почто Иван вертит головою, подсказала:
- Маланья-то по воду пошла, спустись по заулку, встретишь!
Конь, горбатясь, сторожко переступая копытами, спускался с горы.
Завидя Малашу, Иван соскочил с седла. Она опустила ведра. Хоронясь по-за
конем, обнялись.
- Наезжай когда! - попросила, играя взором, и не понять было - не то
улыбается, не то сдерживает рыданья. - Люб ты мне!
Иван кивнул, пожал ей руку, помедлив, наклонился и поцеловал польским
побытом. Она слегка отдернула руку, не поняла враз. После огладила его по
щеке.
- Езжай! - сказала. - Помнить буду!
Вздохнула всей грудью, вновь подымая ведра, и долго, прихмурясь,
смотрела ему вслед. Иван оглянулся с обрыва, прощально махнул рукой. Бог
весть, доведется ли когда ему еще побывать в Нижнем!
И к счастью, что тотчас закрутили и закружили дела: возы, возчики,
покоры и ругань, раскатывающиеся бочки, лопнувшие кули... Сбрасывая пот со
лба, радовал тому, что дела совсем не давали думать и грустить, а то бы не
выдержал, поскакал опять на знакомую улицу и... все бы испортил ненужным,
лишним прощаньем!
То, что в Нижнем творилась какая-то неподобь, Иван понял очень скоро,
попав с Пименовым келарем на княжеский двор. Спорили о том, должны или нет
митрополичьи люди платить мытное, а также лодейный сбор и весчее в торгу.
От лодейного сбора (привезли горою, дак!) келарь решительно отказался.
(Тут и Иван, не выдержав, вступил в спор.) Но и весчего и даже мытного,
поелику церковное добро не облагалось налогом, келарь платить не хотел. И
тут уж Иван умолк, слушая перебранку духовных с боярами. Явился даже один
из старших бояринов, Василий Румянец, поминались различные статьи
торгового устава, а также многочисленные речения из святых отцов и
Евангелия.
- Не владыке Пимену о евангельской бедности толковать! - не выдержал
наконец Румянец, и Иван, стоя позади келаря, невольно расхмылил. Острый
взгляд нижегородского боярина заметил усмешку владычного старшого, и между
ними искрой пронеслось молчаливое взаимное понимание. И уже едва ли не
ему, Ивану, сквозь зубы и вполголоса пробормотал боярин, когда спор начал
угасать (келарь согласился на мыто, отверг прочие статьи, и княжие бояре,
поворчав, ялись на таковое половинчатое решение).