"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

Скоро уже сидели за столом в горнице, хлопая друг друга по плечам,
вспоминали ордынские были.
- Болтали, погинули вси в степу! - говорил Сысой, качая головой.
Жонки - дородная высокая Сысоиха и уличная знакомка Иванова - в четыре
руки быстро собирали на стол.
- Не в Орду ли опять мечтаешь? - прошал Сысой, щурясь в свете сальных
свечей, все более припоминая Ивана, тут только понявшего, что спервоначалу
Сысой его не узнал вовсе и только боязнь обидеть дорожного человека
заставила его пригласить гостя к столу.
- Не мыслит князь Митрий Нижний под себя забрать? - Сысой хитро щурит
глаза и пропускает меж пальцев редкую рыжеватую бородку. - Наши-то князи
все по ордынской милости живут, Василий-от с Семеном! Чем уж Василий хана
умздил, не ведаю, и в затворе сидел в Сарае, а только в запрошлом годе
Городец ему был даден Тохтамышем самим, а оттоле и на Бориса пошли
ратью... Тогда Митрий Иваныч има помог. Дядю сослали на Городец, сами сели
в Нижнем, на столе. Да Борис-от Кстиныч им говорил на отъезде, мол, милыи
вы мои сыновцы! Ноне аз от вас плачу, потом же и вы восплачете от врагов
своих! Слух-от идет, што Митрий има не простил московского разоренья, ну
дак тогды и Нижний отберет!
- Недужен великий князь! - возразил Иван со стеснением, прихмуря
брови. Вроде все знают о том, а стоит ли так вот в Нижнем о том баяти?
- Да, недужен коли... - загадочно протянул хозяин, и не понять было:
не то радуется, не то сожалеет, что великий князь не наложил еще лапу на
его город.
"Поди, и поднадоела нижегородцам вечная грызня дяди с племянниками! -
подумал Иван. - Поди, под твердою властью купеческому званию, да и боярам,
да и смердам самим куда способнее! Устали они тут от татарских разоров!"
Сысоиха меж тем, перемигнувшись с хозяином, послала молодуху
подтопить баню. Когда уже кончали второй кувшин хмельной медовухи и Иван,
объевшись севрюжьей ухой, распускал пояс, в терем вступил высокий ладный
мужик, лицом схожий с Сысоихой.
- Сын! - с нескрываемой гордостью объявил Сысой, совсем пряча глаза в
хитро-веселых морщинах расплывшегося в улыбке лица. Начались новые
спросы-вопросы, новые чары начали обходить стол, и, выбираясь к бане, Иван
уже был зело нетверд на ногах.
Давешняя молодка, Малаша, встретила его в предбаннике в одной волглой
рубахе. Вывернувшись, стегнула по лицу мокрым бельем:
- Кыш, дурной!
Иван не поспел обидеться, как в предбанник, нагнув бычью шею под
притолокой, пролез Сысоев сын.
Парились до одури, поддавали квасом на каменку, обливались
холодянкой. Наконец, удоволенные, сидели, отмякая, на лавке в предбаннике,
пили квас. Потом Иван влезал в хозяйские рубаху и порты (свое, уже
выстиранное, висело тут же, на спицах). Потом карабкался по приставной
лестнице на подволоку, где ему была приготовлена на ворохе свежего сена
пышная постель, и уже начал засыпать было, когда с легким шорохом
подступила к нему (узнал ее по прерывистому дыханию) Малаша и, заткнув
Ивану рот поцелуем, вся приникла к нему, горячая, ищущая, уже не робея и
не стыдясь. Сжав зубы, сдерживая дыхание и стоны, она любилась с неистовою
страстью и, лишь вконец измучив Ивана, отвалилась успокоенная, выговорив