"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

Подошли, поглядели. Малышка с розовым безбровым личиком, лукаво
улыбаясь, тотчас требовательно протянула к бабушке пухлые, в перевязочках,
ручки, загукала, пытаясь что-то сказать.
- Вот! И умереть нельзя теперь, покуда не вырастет! - подытожила
боярыня, отходя от колыбели и опускаясь на лавку. - Садись! В ногах правды
нет! Сейчас соберут чего-нито на стол, поснедаем с тобою. И ты уж,
Наталья, не молода, гляжу! Годы... Никак, на шестой десяток пошло?
- На шестой. Святками пятьдесят четыре года минет! - отозвалась
Наталья, с теплой болью глядя в костистый лик великой боярыни. Годы! И
доселе непривычно было, что продан тот, прежний, не раз возникавший вновь
и вновь высокий протасьевский терем.
Марья Михайловна, угадав ее мысли, вздохнула:
- Сама вспоминаю! А токмо... Кажен час о мертвых не навспоминаешься!
И никоторого внука не оставили мне! Иванов Тимофей вот в Твери... Дак тот
отрезанный ломоть, почитай. Оногды весть передадут через людей - жив, мол,
детей растит... Тем и питаюсь. Грамотку послать и то боязно, не зазрили б!
По Ивановой вине дети еговые из счета выбыли и поместья отобраны в казну!
А и Микулины волости в приданое ушли с дочерью. Теперича Всеволожам утеха,
а мне печаль. И от Полюшки вот теперь дочерь одна! Надоть выростить!
Марья Михайловна чуть пригорюнилась, опустила плечи. Нянька, тоже
незнакомая, коротко взглядывая на Наталью Никитичну, зашла переодеть
маленькую. Слуги собирали на стол. Нянька, переменив сорочку, вновь туго
запеленала радостно запрыгавшую было Опросю; причмокивая и поднося
гулькающую девочку к лицу, вынесла из покоя.
Пост уже прошел, и потому за столом, помимо ухи, севрюжьего балыка,
пирогов и белой, сорочинского пшена, каши, были мясная кулебяка на четыре
угла, горьковатая лесная дичь, вяленые винные ягоды и сваренные в меду
заедки. Наталья Никитична разделывала ножом с костяною, рыбьего зуба,
новогородской работы рукоятью печеного рябца, отведывала отвычную дорогую
еду, с горем чувствуя, что уже не получает от того прежней приятной утехи.
Да и хозяйка, видно было, только для гостьи накрыла дорогой стол. Две
старушки, дальние родственницы, да нянька, не вдруг посаженная на
господскую трапезу, явно не ежеден так ели и сидели притихшие, пугливо
поглядывая на гостью, что, приехавши на простой телеге, теперь как равная
сидит и толкует с самой великой боярыней.
- Што терем! - говорила Марья Михайловна. - Помню, при Иване Иваныче,
как бежали на Рязань да тамо, почитай, во хлеву жили! Пол земляной! Травой
посыпан... Хоромы! Полюшка еще и не рожен был! Да мы зато были молоды, сил
хватало на все! А ныне, кабы та беда вдругорядь, мыслю - и рук не
вздынуть! Прошло, прокатило! Как умирал Василий Василич от черной немочи,
твой-то Никита не зазрил, не поопасился, поцеловал ему руку напоследях...
Я до того - ты уж извиняй меня, старуху! - не очень и привечала твоего...
Ну, думала, как и все!
У Натальи неволею увлажнились глаза при том далеком воспоминании, что
разбередила ненароком Марья Михайловна. Та, заметивши слезы гостьи,
положила ей сухую властную пясть на руку, утешая. Старушки за столом вовсе
потупились. Нянька, кашлянув, встала:
- Пойду гляну, как там наша малая!
Слуги с подчеркнуто внимательным безразличием меняли блюда, стелили
чистые рушники - вытирать пальцы.