"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

выкованной из яркого серебра - глаза слепило! Молодая жена, задрав голову,
смотрела снизу, с тревожным восхищением следя, как супруг, почти уже
досягнувший креста, протягивает руку и машет ей. И... как и что случилось
там, на высоте? Нога ли подвернулась, рука ли подвела али не выдержали
хлипкие жерди ограды - для себя клали их незамысловатые мастера, свершить
да убрать! Но что-то треснуло, кракнуло, и точно крупная темная галка
стремительно пронеслась в ослепительном сиянии солнца... Тесаная лесина,
обломившись, еще реяла в воздухе, а тело боярина, прочертив молнийный
след, уже глухо ударилось о землю и еще лишь раз дернулось, замирая.
Рухнула, точно на подрубленных ногах, с жалким криком жена, тяжелая, на
сносях, тут и разрешилась она мертвым младенцем-сыном, что, не помедлив,
отправился вслед за отцом к престолу Всевышнего...
Так вот случилось! Весна, солнце, в оврагах да ельниках дотаивает
голубой снег, а на боярском дворе вельяминовском парень-гонец, робея,
слезает с седла, не ведая, как и повестить маститой боярыне о смерти
сына...
Об этой беде неделю толковала едва ли не вся Москва. Наталья
Никитична подъезжала к знакомому терему в этот раз с тайным страхом. Не
ведала: ходит ли еще или, сраженная горем, лежит на ложе смерти вдова
Василья Василича? И такими малыми, такими стыдными показались ей на сей
раз свои заботы: новые наскоки на Островое Мининых холуев, судьба
дочери-вдовы, покоры митрополита (Пимен требовал все больших и больших
даней с владычных сел, и мужики начинали роптать) - все это, важное само
по себе, терялось и таяло перед лицом неутешного горя старой боярыни,
перед лицом этой нелепой, пришедшей не в срок смерти... И даже стыдно
казалось, что ее Иван, погодок молодому Вельяминову, совершив
головокружительный поход через многие земли, жив и цел, а Полиевкт... И
что скажет она теперь Марье Михайловне?
Наталья сидела на телеге боком, по-крестьянски, свесивши ноги через
грядку, и еще помедлила: слезать ли? - заметя пренебрежительный взгляд
холопа у знакомых резных ворот. Но преодолела себя, слезла.
- Ты, Гавша, разыщешь Еврюху когда, рыбу-то погляди! Не завоняла ли
непутем! Тогда уж и грузи, и вези до дому. А нет - меня дожди али Ивана
созови, он, кажись, в стороже ноне, у фроловских ворот... - Махнула рукой,
не так это все и важно было в нонешний миг!
Однако - встретили.
- Тамо какая-то жонка, барыня навроде, до твоей милости. На телеге
приехала! - долагал за неплотно прикрытою дверью давешний незнакомый ей
холоп.
И тут, вскипев сердцем, едва не повернула назад. Но двери отворились,
Марья Михайловна сама, посветлев лицом, встретила ее на пороге. Седая,
похудевшая, однако живая и даже словно помолодевшая от худобы. Боярыни
обнялись, расцеловались, и Наталья Никитична с увлажнившимся взором разом
оттаяла душой, и давешние страхи отступили посторонь.
Причина живости старой боярыни обнаружилась скоро: в колыбели
попискивала малышка.
- Дочерь! - подтвердила Марья Михайловна. - Внука! Сына-то не оставил
мне! - проговорила-пожаловалась с тенью, набежавшей на чело. - А и сноха
лежит в огневице! Дите нянькам не доверишь, сама вожусь! (И в этом "сама"
прозвучала невольная гордость праматери.) Уже и на ножки встает!